Любовь под наркозом. Екатерина Ромеро

его. Всхлипываю только, кажется, в голос. С силой сжимаю простыню пальцами дрожащими. До скрипа, до хруста костей.

      Пусть пройдет, пожалуйста, пусть пройдет эта жуткая боль…

      И она проходит. Отпускает через минуту, и мне становится намного легче.

      Вымученная, вымотанная и жаждущая воды, я засыпаю, замечая, как доктор выходит из моей палаты.

      Глава 5

      – Ромашкина, солнце уже встало.

      Приоткрываю уставшие веки, зажмуриваюсь от яркого света. Что, уже утро наступило?..

      Поднимаю голову и вижу пожилого мужчину в белом халате. Не знаю даже, сколько ему лет. Похоже, что где-то шестьдесят, судя по седым волосам и отчетливой сетке морщин у глаз.

      Стойте… Я помню его. Он смотрел мои рентгеновские снимки, как только я поступила в больницу.

      – Как самочувствие, были боли?

      – Были. Чуть не умерла от них.

      Потираю рукой глаза и пытаюсь встать, но не тут-то было. Острая боль в ноге пробирает меня всю, и я невольно шиплю. Как же больно…

      – Не спеши пока вставать. Рано. Давай перевязку сегодня я делаю, а начиная с завтра, уже медсестры сами будут.

      Тон этого врача точно как у военного, не дает и шанса возразить. Интересно, все медики такие холодные сухари? Похоже, что да. Это у них, наверное, еще в медицинском институте прививается вместе с отказом от жалости и сострадания к больным.

      Киваю и вижу, как этот врач проталкивает вперед какую-то тележку. На ней стоят разные бутыльки и выложены стерильные перевязочные материалы.

      – Как вас зовут?

      – Климнюк Геннадий Петрович, заведующий травматологическим отделением. Я тебя оперировал вместе с Загорским и Семеровым. Буду твоим лечащим врачом. Медикаменты уже тебе назначил. В первые дни будут антибиотики и анальгетики, дальше посмотрим. Родители есть? Препараты дорогие, сразу скажу, ну и надо, чтобы тебе кто-то помогал. У нас питание здесь не очень.

      – Нет. У меня бабушка только. Да я сама справлюсь, а за препараты… поняла. Подругу помочь попрошу.

      – Хорошо. Разберемся. Значит, так, Ромашкина, ногу беречь. Не мочить. Не наступать пока. Костыли тебе выдадут. Ходить осторожно, не падать, а то сустав второй раз я точно собирать тебе не стану.

      Климнюк говорит жестко, без всяких там церемоний, и я только успеваю запоминать, что меня теперь ждет.

      Поджимаю губы. Становится до невозможности стыдно и еще неловко. Кажется, я припоминаю, что без умолку просто говорила во время операции. Это никому не нравилось. Вот блин.

      Судя по недовольному тону моего врача, Геннадий Петрович тоже это помнит.

      – Скажите, когда я смогу вернуться к тренировкам? Когда вы выпишете меня?

      – Не так быстро, Ромашкина. Дай время ране зажить, потом рентген назначу. Месяц точно. Хочу увидеть, как будет кость срастаться.

      – Что? Какой еще месяц?! Вы что, у меня же поступление, у меня планы, балет…

      Сердце пропускает пару ударов. Я не могу так долго ждать. Просто не могу.

      – У тебя два перелома со смещением. Связки тоже повреждены. Вручную вчера с Семеровым собирали твой сустав, как