Любовь под наркозом. Екатерина Ромеро

происходит. Кажется, последние события слиплись в какой-то комок, и сейчас в моем состоянии соображать мне трудно.

      – Помогите. Где я… Что…

      Слезы подступают к глазам. Это кажется каким-то страшным сном, который все никак не заканчивается.

      Хочу подняться, но в тот же миг чьи-то сильные руки ложатся мне на плечи и укладывают обратно на операционный стол.

      – Ты на операции еще. Вставать нельзя.

      Тот самый бархатный низкий голос. Я уже точно слышала его, и кажется, сегодня.

      Немного тошнит, когда слышу едкий запах спирта и каких-то препаратов. Мне не больно, но морально это выдерживать просто ужасно. То самое ощущение, когда понимаешь, что прямо сейчас твое тело режут на части.

      – Нет, перестаньте, я не хочу!

      Я вроде как взрослая уже, однако в этот момент начинаю жалобно хныкать и стонать. Этот чертов день все никак не заканчивается. Сегодня должна быть финальная тренировка, а не операция!

      Ну почему, почему мне так не везет-то все время?

      Из глаз стекают слезы, и я невольно кривлюсь от жалости к себе.

      – Хватит, пожалуйста! Пожалуйста…

      Реву, но чувствую, как кто-то убирает мои волосы с лица и проводит ладонью по голове.

      – Спокойно. Посмотри на меня. Я тут. Посмотри мне в глаза.

      Открываю вымученные веки, смотрю вверх, и впервые вижу склонившегося прямо надо мной врача. Он в белой хирургической маске, закрывающей все его лицо, кроме глаз. Таких темно-зеленых, больших, невероятно красивых глаз, обрамленных черными густыми ресницами. Волосы доктора тоже не видно из-за медицинской шапки синего цвета.

      – Кто вы такой?

      Знаю, вопрос глупый, но в этот момент мне как-то не до логических рассуждений. Я лежу на операционном столе в окружении как минимум трех врачей-мужчин, и мне уж точно не до смеха.

      – Врач. Анестезиолог-реаниматолог. Кирилл Александрович. Я тебе эпидуральную анестезию делал, помнишь?

      – Ага… помню.

      Почему-то сильно заплетается язык, но я изо всех сил борюсь с собой. Спать все еще не хочется, как ни стараюсь. Почему вообще я проснулась раньше времени? Что это за пытка-то такая…

      Снова пытаюсь подняться, но Кирилл Александрович не дает. У него прямо-таки стальная хватка и очень сильные руки.

      – Нет. Не вставай. Как тебя зовут?

      Он все еще склонился надо мной и так смотрит на меня, что я аж замираю. Прямо, строго, опасно. Глазами своими изумрудными сканирует, завораживая меня.

      Смотрю на него и произношу тихо, но он слышит:

      – Я Ляля.

      – Да я понял, что ты ляля. Как тебя зовут?

      – Ляля. Имя такое. Ляля Ромашкина.

      – Хорошо. Не двигайся, Ляля. Еще не закончили.

      Жаль, что я не вижу его лица, но глаза вижу, и боже, какие они… Как омуты, словно драгоценные камни. Невероятно притягательные. Красивые, будоражащие.

      Какой-то хруст сразу же приводит меня в чувство. Как я могу любоваться глазами врача и спокойно с ним болтать, пока хирурги собирают мою ногу?!

      Какой кошмар.

      – Я не хочу больше. Отпустите! У меня уже не болит нога. Мне уже