Пират (сборник). Лев Брандт

его трехлетка, и опоздал пустить секундомер. С досадой сунул он секундомер в карман. Рысак вышел из-за поворота и мчался по противоположной дорожке. Теперь от Лысухина его закрывала поддужная. Внезапно Лысухин побагровел и крепко сжал зубы. Он разом забыл и о гнедом рысаке, и о трехлетке. Рядом с незнакомой лошадью скакала поддужная из его собственной конюшни.

      «Не может быть, чтобы без меня посмели», – успокаивал он себя, но другой такой поддужной припомнить ни у кого не мог.

      Лошади вышли из-за поворота и приближались к Лысухину. Теперь гнедой рысак закрывал поддужную. Весь в мыле, он, распластавшись, летел по прямой к месту финиша. Но Лысухина интересовала сейчас только поддужная. Он видел, как Пегаш, выбившись из сил, галопом едва поспевал за рысаком.

      «Мой», – убедился Лысухин и даже обрадовался, что наконец узнал.

      Взглянув на ездока, он изумился еще более, узнав в нем старика Рыбкина. И вдруг смутная догадка мелькнула в мозгу.

      «Не может быть, чепуха!» – рассердился он.

      – Браслетом любуетесь, Алексей Григорьевич? Редкая лошадь. Кто бы мог подумать, что она вернется на ипподром? – раздался рядом голос мелкого коннозаводчика.

      Лошади съезжали с круга и проходили шагом мимо Лысухина. Лысухин с трудом узнавал Браслета. Жеребец раздался в плечах и в крупе, только красивая породистая голова стала еще суше да в глазах появилось спокойное и ласковое выражение.

      «Конюх Сенька Мочалкин», – узнал наконец Лысухин и ездока.

      Скоро запыхавшийся конюх разыскал Рыбкина на проводном дворе.

      – Беги в конюшню, сам дожидается, – взволнованно сообщил он старику.

      Шаркая валенками и размахивая на ходу руками, Рыбкин заспешил следом за конюхом.

      В конюшне, сидя на табуретке, ждал хозяин. Старик подошел к нему, снял шапку и молча поклонился. Лысухин долго рассматривал Рыбкина, словно забыл, как он выглядит, потом спросил:

      – Ты что своевольничаешь?

      Рыбкин переступил с ноги на ногу и промолчал. Он не понимал, куда клонит хозяин.

      – Кто тебе позволил на резвую работу садить на Браслета мальчишку?

      – Я за этого мальчишку отвечаю… как за себя, – твердо ответил Рыбкин.

      – Берешь много на себя, старик, – упрекнул Лысухин. – Чем ты отвечаешь? Если понесет, разве мальчишка справится с ним? И его убьет, и сам убьется. Такому жеребцу теперь цена двадцать тысяч да еще штраф за мальчишку. Я не знал, что ты так богат.

      – Он теперь смирный, на нем кто хочет поедет, – защищался Рыбкин.

      – Почему ж ты сам не ездишь?

      – Руки у меня ослабли, тянет он на резвой, – глухо проговорил Рыбкин.

      – Ладно, старик, я не сержусь на тебя. А скоро будет готов к призу жеребец?

      – Хоть завтра, – оживился Рыбкин. – Приз наш наверняка.

      Лысухин вынул из бумажника три красненьких десятирублевки и протянул их Рыбкину:

      – Вот за труды получай пока.

      – Благодарю покорно, – поклонился Рыбкин.

      – Мальчику передай,