Пират (сборник). Лев Брандт

я дурень, скотина умней меня, – обласкал себя Рыбкин и осторожно провел щеткой по спине Браслета.

      Браслет повернулся и подставил бок. Тогда, весело насвистывая, Рыбкин принялся чистить жеребца.

      К началу рабочего дня вычищенный Браслет стоял в чистом деннике, со свежей подстилкой. Ползая перед ним на коленях, Сенька щеткой чистил ему копыта.

* * *

      Наутро первым покупателем в мелочной лавке был Рыбкин.

      – Конфеток прикажете? – заискивающе спросил лавочник.

      – Ваксы, – отрезал Рыбкин.

      Лавочник удивленно уставился в старые, истоптанные валенки Рыбкина. Он знал его не один десяток лет, но припомнить без валенок не мог.

      – Как вы сказали? – переспросил он.

      – Ты что, оглох, что ли? – обозлился Рыбкин и закричал, как глухому, на ухо: – Ваксы, понимаешь, ваксы для сапог.

      Не заходя в конюшню, Рыбкин прошел в свою каморку и пропал.

      Только через два часа он снова появился на дворе. Сенька, водивший по двору лошадь, чуть не выронил из рук повода. Рыбкин был необычайно наряден. На ногах у него красовались высокие сапоги гармошкой. Сапоги горели огнем. Новые плисовые шаровары были вправлены в высокие голенища. Из-под жилета в цветочках выглядывал ворот вышитой голубой рубахи. Поверху старик надел длинный синий казакин на волчьем меху – его гордость и богатство. Казакин был сшит еще в те времена, когда Рыбкин был наездником, и надевался только в особо торжественных случаях, независимо от времени года и температуры.

      Не обращая внимания на сыпавшиеся со всех сторон шутки и вопросы, Рыбкин прошел мимо конюшни прямо на улицу.

      В десятом часу утра он уже сидел в передней у Лысухина. От хозяина он вышел потный и красный, но сияющий. Лысухин сам проводил его до дверей.

      – Значит, срок – полгода, – еще раз напомнил он.

      – Раньше пойдет, – пообещал Рыбкин.

      – Подумай еще раз. Не пойдет лошадь – убытки за твой счет. Дело серьезное, – грозил Лысухин.

      – До смерти отработаю, – успокаивал Рыбкин.

      Старик спешил. Наклонясь вперед и сильно размахивая руками, он быстро семенил к дому. При этом он бормотал себе что-то под нос и хитро подмигивал. Усы то и дело сбивались с обычного рейса от носа к подбородку и ползли в разные стороны. Рыбкин улыбался.

      Не заходя к себе, Рыбкин во всем параде ввалился к Браслету в денник. Браслет попятился и недружелюбно покосился на вошедшего.

      – Живем, милок, живем! Мы еще с тобой побегаем, – закричал Рыбкин и от избытка чувств обнял жеребца за шею.

      Браслет прижал уши, оскалил зубы и, схватив его за плечо, потянул к себе. Казакин треснул и пополз книзу.

      Гордость и богатство Рыбкина – казакин был испорчен навсегда. Не удержавшись на ногах, старик кувырком полетел на солому. Браслет отошел в угол и наблюдал за ним, готовый к бою.

      Рыбкин поднялся, покачал головой и тихо проговорил:

      – Дурак, дурак, что я тебе плохого сделал?

      Браслет услышал знакомый голос и, убедившись, что его не собираются