Таинственный остров. Жюль Верн

не шевельнулся. Он был убежден, что Смита найти нельзя, но негр действительно мог далеко зайти и потому запоздать с возвращением.

      Герберт, рассуждая о возможности встречи Наба со Смитом, не был, однако, спокоен. Его начало одолевать какое-то тяжелое предчувствие. Он несколько раз вставал со своего места и говорил:

      – Не пойти ли мне навстречу Набу?

      На что Пенкроф отвечал:

      – Это бесполезно, дружище. В такую темь и непогоду ты и в двух шагах не заметишь Наба. Лучше подождать. Если завтра Наб не возвратится, мы вместе отправимся его разыскивать.

      Спилетт согласился с мнением моряка. Он еще заметил при этом, что им следует держаться, насколько позволят обстоятельства, вместе, и Герберту пришлось отказаться от своего намерения.

      Это так огорчило подростка, что по щекам его скатились две крупные слезы.

      Спилетт не мог удержаться, чтобы не поцеловать великодушного мальчика.

      Непогода разыгралась. Юго-восточный ветер яростно свирепствовал. Слышно было, как морские волны бились о прибрежные скалы. Дождь лил стеной. Мелкие камни, усеивавшие берег, с громом перекатывались; песок, вздымаемый порывами урагана, смешивался с ливнем. Воздух был наполнен водяной и минеральной пылью. Между устьем реки и отвесом утеса кипел прибой. Дым, вгоняемый бурей обратно в узкое отверстие остроконечной скалы, распространялся по коридору и едва позволял дышать.

      Поэтому Пенкроф, как только изжарились глухари, поспешил погасить огонь, сохранив только несколько тлеющих угольев под пеплом.

      Дождались и восьми часов, а Наба все еще не было.

      Впрочем, теперь можно было предполагать, что разыгравшаяся буря застала его в дороге и он вынужден был искать убежища где-нибудь в расселине скалы или в пещере и там ожидать, когда утихнет непогода или, по крайней мере, настанет рассвет.

      Ужин состоял из одних глухарей, но мясо их было превосходного вкуса, и все охотно его ели. Пенкроф и Герберт, изнуренные долгой ходьбой, отличались волчьим аппетитом.

      После ужина каждый удалился в уголок, где ночевал в предыдущую ночь, и расположился на покой.

      Буря все более и более свирепела.

      – Каково гудёт! – проговорил Пенкроф.

      – По счастью, наши «Трубы» прочны! – заметил Герберт.

      «Трубы» действительно были прочны. То были громадные глыбы гранита.

      Однако некоторые из этих громад, казалось, сотрясались. Пенкроф это чувствовал, приложив руку к стене.

      «Авось выдержит и не завалится! – думал моряк. – У страха глаза велики, и потому мы теперь всего боимся…»

      Утешая себя таким размышлением, моряк прислушивался к раскатам камней, обрывавшихся с вершины плато и падавших на берег.

      Несколько каменных обломков с грохотом свалились на «Трубы», разбились о них, и осколки запрыгали по стенам утесов.

      Два раза Пенкроф тихонько поднимался со своего места и вскарабкивался к отверстию коридора для наблюдений.

      Он убедился, что их убежищу не угрожают обвалы, и, успокоившись, снова улегся.

      Герберт