Не потерять человека. Георгий Вайнер

службы связи! – гордо сообщил Щекутьев.

      К ним подошел Неустроев, и Шестаков представил ему Щекутьева:

      – Знакомьтесь, Константин Петрович, – военмор Щекутьев Сергей Сергеевич, мой соратник по минной дивизии, а ныне главный архангельский Маркони…

      Неустроев приветливо поклонился:

      – Весьма рад…

      – И мне очень приятно, Константин Петрович, – искренне сказал Щекутьев. – Я еще в Морском корпусе, в гардемаринах, был про вас наслышан.

      – Ну уж, ну уж… – Смущенно улыбаясь, Неустроев отошел.

      – А я частенько вспоминал, как мы с тобой в Данциге повоевали, – мечтательно прищурился Щекутьев. – Ох и операция была лихая!

      – Лихая, ничего не скажешь, – согласился Шестаков и, немного помолчав, добавил душевно: – Я очень рад, Сережа, что ты с нами.

      – Ну еще бы! – охотно поддержал его Щекутьев. – Мне тут довелось с Шуриком Новосельским столкнуться, когда белые отступали…

      Щекутьев задумался, и Шестаков поторопил его:

      – Ну-ну, так что Шурик?

      Щекутьев посуровел, сказал неприязненно:

      – Враг. Да еще какой! Злобы сколько… А ведь койки в кубрике рядом висели… Хлебом делились…

      – Диалектика революции, – развел руками Шестаков. – Я потому и радуюсь тебе… Ну, дружок, я помчался – дел невпроворот. Как устроюсь – дам знать. Пока…

      – Оревуар!.. – улыбнулся Щекутьев.

      Четыре тысячи Солоницын достал.

      И теперь в горнице Чаплицкий и Берс вместе с хозяином пили чай. В комнате было почти темно – лишь вялый огонек лампады под образами еле колебал сумрак.

      На столе перед Чаплицким лежали ровные столбики золотых монет.

      – Ну, вот видите, господин Солоницын, нашлись денежки, так? А вы опасались не собрать, – не то улыбался, не то по-волчьи скалился Чаплицкий.

      – Соберешь, пожалуй, – тяжело вздохнул Солоницын. – Пока рубашку с меня последнюю не сымете, не успокоитесь ведь…

      – Не агравируйте, господин купец. Сиречь – не преувеличивайте, – лениво заметил Берс. – Под вашим последним бельем еще толстый слой золотого жирка…

      Он допил чай, расслабленным шагом прошелся по зале, сказал поучительно:

      – Царь Кудгадан, отец великого Будды, заповедывал нам думать не о золоте, а о жизни вечной…

      Солоницын неприязненно покосился на него.

      Чаплицкий прямо в сапогах улегся на диван, неторопливо закурил и сказал Солоницыну:

      – Не тужите, Никодим Парменыч! Вам надо только дождаться победы нашего дела…

      – И что тогда?

      – А тогда я дам вам на откуп все рыбные промыслы! На девяносто девять лет!

      – Ага! Буду дожидаться. Коли тебя, ваше высокоблагородие, завтра Чека где-нибудь не подшибет. И будут мне тогда промыслы!

      – Все мы в руке Божьей, – сладко потянулся Чаплицкий. – В Евангелии от Иоанна сказано: «Да не смущается сердце ваше и да не устрашится!»

      – А-а! – небрежно махнул рукой Солоницын.

      – Вот-вот,