Не потерять человека. Георгий Вайнер

Кабинет, он же личная квартира члена Реввоенсовета Республики, народного комиссара внешней торговли и путей сообщения, был невелик: двухкомнатный номер Второго Дома Советов – бывшей гостиницы «Метрополь». Увешанные картами стены, длинные столы с теми же картами и папками бумаг, худосочные венские стулья, протертый диван. Через открытую дверь во вторую комнатку была видна железная койка, застеленная солдатским одеялом.

      – Я представлял вас гораздо старше, – сказал Красин, отрываясь от записки.

      Шестаков ответил очень серьезно:

      – К сожалению, этот мой недостаток обязательно пройдет, Леонид Борисович.

      – Вам лет двадцать пять?

      – Двадцать шесть.

      – Ах, дорогой Николай Павлович, как я вам завидую! – сказал Красин искренне, и мягкие бархатные глаза его увлажнились. – Я вас почти вдвое старше, мы ведь ровесники с Владимиром Ильичом…

      Шестаков покачал головой:

      – Вам грех жаловаться, Леонид Борисович, вы, как говорится, в возрасте «акме».

      Красин рассмеялся:

      – Возраст расцвета? Вообще-то, конечно. И я не жалуюсь, просто хочется успеть побольше – и повоевать, и поработать, и поторговать. А если совсем честно – пожить хорошо ух как охота! Но, увы, пока недосуг…

      Красин жестом пригласил Шестакова сесть около стола, вернулся на свое место.

      – Чаю хотите?

      – С удовольствием, – просто согласился Шестаков. – Замерз основательно по дороге к вам.

      Секретарь принес Шестакову большую чашку с горячим чаем. Моряк с видимым удовольствием охватил ее рукой, стал греть ладонь.

      Красин прихлебнул из своей чашки, отставил ее в сторону:

      – А теперь, Николай Павлович, я бы попросил вас рассказать о себе, хотя бы в нескольких словах.

      – Попробую, – сказал Шестаков и, не удержавшись от искушения, сделал несколько маленьких торопливых глотков. Чай был крепкий, настоящий. – Я из Сибири, отец мой – рабочий. Грамоту он узнал самоуком, но меня отправил учиться в Томск. Окончил училище с медалью…

      – Вы там и познакомились со ссыльными социал-демократами? – осведомился Красин.

      – Да. Именно с их явками и связями я прибыл в Петербург. Поступил в Технологический, работал по заданию комитета со студентами и рабочими.

      – В партию уже в Петербурге вступили?

      – В тринадцатом году. А летом четырнадцатого комитет решил меня направить на фронт – для ведения работы среди моряков.

      – Вольноопределяющимся?

      – Почти. Мне ведь пришлось уйти со второго курса. Вот я и поступил в юнкера флота.

      – И как служилось?

      Шестаков улыбнулся:

      – Карьера у меня получилась стремительная. В тысяча девятьсот пятнадцатом году произвели в мичманы, служить направили в минную дивизию. В шестнадцатом за набег на Данциг наградили орденом Станислава, а за бой на дредноуте «Слава» – я там был уже лейтенантом – пожалован Владимиром.

      Красин заглянул в записку, лежавшую на столе, спросил:

      – Вы ведь службу закончили – я имею в виду под Андреевским флагом – старшим