Не потерять человека. Георгий Вайнер

внимательно посмотрел на нее: сильная гибкая фигура, твердые серые глаза. И вежливо ответил:

      – Елена Константиновна, мы с вашим отцом отправляемся в Архангельск сегодня ночью.

      Непринужденно прислонясь спиной к резному мореного дуба книжному шкафу, Елена спросила:

      – Мы едем только втроем? – «Мы» прозвучало недвусмысленно.

      Еще вежливее Шестаков пояснил:

      – Мы едем втроем: ваш отец, мой помощник Иван Соколков и я.

      Серые удлиненные глаза Елены влажно заблестели, и Шестакову показалось, что она сейчас заплачет. Но голос ее был сух и непреклонен, когда она сказала:

      – Значит, вчетвером.

      Шестаков даже растерялся.

      – Елена Константиновна, нам предстоит дьявольский рейс. Поверьте, это не женское дело… – насколько мог ласково сказал он.

      Елена вспыхнула:

      – Не говорите банальностей! «Не женское дело»! – передразнила она Шестакова. – А по трое суток не выходить из тифозных бараков – это женское дело? Делить осьмушки хлеба умирающим детям – это женское дело?..

      Елена оторвалась от книжного шкафа, стремительно подошла к столу:

      – Неделями трястись в санитарной двуколке?.. Отстреливаться от казаков… Это чье дело?!.

      Шестаков смотрел на нее во все глаза, любуясь румянцем, вдруг загоревшимся на бледном лице. Покусывая от возбуждения ровными длинными зубами полную нижнюю губу, Елена говорила с жаром:

      – Во-первых, папа, как дитя малое, нуждается в женском уходе. Во-вторых, не беспокойтесь, помехой не буду…

      Шестаков сказал неуверенно:

      – Я, право, и не знаю…

      – Тут и знать нечего! – успокоила его Елена. – Чем труднее дело, тем больше вам понадобится опытная медсестра!

      Шестаков пожал плечами – в твердых глазах ее была лукавая усмешка, и он перевел взгляд на Неустроева. Тот смотрел на дочь озабоченно. Решительно заканчивая деловой разговор, Елена сказала:

      – А теперь прошу отобедать – у нас есть картошка, конопляное масло и прекрасный морковный чай…

      И Шестаков увидел, что у нее хоть и маленький, но очень упрямый подбородок.

      Лицо Елены, совсем еще девчоночье, задумчиво улыбающееся, с мечтательными продолговатыми глазами, было освещено желтым мигающим светом коптилки. Потускневший, обтрепанный по краям фотоснимок. Стершиеся на полях золотые вензеля, орленые печати, чуть видное факсимиле «ФОТОГРАФИЯ БРОЙДЭ, ПЕТЕРБУРГ. 1914 ГОД»… Фотография лежала на пустом снарядном ящике, который использовали вместо стола. Рядом были разложены какие-то документы, на грязном вафельном полотенце поблескивали ордена – Владимир, Станислав, Георгий, медаль «За храбрость», французский «Почетный легион».

      Чаплицкий бегло просматривал бумажки и большинство тут же сжигал на вялом пламени коптилки. Покончив с этим делом, он взял с ящика револьвер, ловко разобрал его и четкими, привычными движениями принялся чистить.

      Из серой мглистой темноты пакгауза, в которой угадывались силуэты еще нескольких человек, как диковинная донная рыба, выплыл в освещенный