Личный тать Его Величества. Николай Стародымов

своей волей приглашают… – холодно ответила женщина. Однако потом добавила: – Или они сами заранее извещают, что будут…

      Принять озябшего путника – святой закон. Мало нашлось бы на Руси хозяев, которые встретили бы такового попрёками.

      Значит, хозяйка не жалует именно опричников! Это было очевидно каждому из прибывших.

      – А мы из тех гостей, – сузил глаза опричник, – которые незваны куда и когда пожелают припожаловать имеют право!.. Нам сам государь Иоанн Васильевич такое право даровал…

      И решительно направился к крыльцу.

      – Вели слугам лошадей обиходить! – походя обронил.

      Предчувствуя, что перебранка ещё не окончена, его товарищи потянулись за ним. Воейков постарался протиснуться поближе.

      Право войти в любой дом, обязать любого хозяина накормить тебя и напоить – всё это пьянило его молодую голову. Возможность безнаказанно завалить на лаву приглянувшуюся дворовую, а то и коморную девку, да так, чтобы насладиться своим всевластием, чтобы хозяева раскиданных по уездам усадеб скрипели от ярости зубами, да ничего поделать не смели – от этого вскипала кровь, кружилась голова… Он упивался тем, что ему дозволено то, что заказано другим, что ему судом человеческим простится то, за что понесут ответственность другие, что право грешить им даровано самолично государем!..

      – Где хозяин? – резко бросил Сукин, грубо отодвигая с пути хозяйку. – Почему не встречает?..

      – На войне он. В Ингерманландии…

      Меньшой в какой-то момент понял, что хозяйка – не из родовитых. Внешне держалась она, как и подобает госпоже – неприязненно к нагрянувшим опричникам. Им, государевым псам, к тому, в общем-то, не привыкать… Однако временами складывалось впечатление, что ей хочется склониться перед пришлым, при резком окрике у неё в глазах вдруг проступало замешательство, въевшееся в её душу, насколько можно было понять, с малолетства.

      То бишь быть рабой у неё в натуре, а хозяйское высокомерие – это уже нажитое, обретённое.

      И ещё слышался в её говоре лёгкий, едва заметный оттенок чужеземной речи. Опять же, природная русская дворянка не сказала бы «Ингерманландия», она сказала бы «в Ижорах», например, а то и вовсе «в корелах»…

      В избе оказалось жарко натоплено.

      Опричники шумно раздевались, развешивали в сенях влажную верхнюю одёжу. Один за другим проходили в большую комнату с длинным столом, протянувшимся от печки до окна.

      Торопливо крестились на тёмные образа в красном углу.

      Начали шумно рассаживаться по лавкам.

      – Хозяйка, где ты?..

      Женщина вошла в горницу, остановилась у двери, молча и напряжённо оглядывая пришельцев. Кацавейку она уже скинула, осталась в простой насовке – вовсе, казалось бы, не по чину. Очевидно, занималась домашними делами, платье берегла.

      – Вели накормить! – резко распорядился Сукин. – И вина прикажи подать!.. Да не затягивай!..

      – Назовись! – наконец высокомерно и холодно выговорила хозяйка. – Ты каковских будешь?..

      – Что, жаловаться