Медея, Мешок и Мориарти. Антон Рай

книг мало. Лучше бы наоборот.

      – Когда-то и книг было много. Потом появились читалки, и я все выбросил.

      – Не жалко было?

      – Нет, я в этом смысле прагматик. Мне важен только текст, а все эти стремления «подержать книгу в руках» и прочая ахинея – это не про меня.

      – Понятно, – сказала Медея, и кажется, в ее голосе даже прозвучало что-то похоже на одобрение. – Но кое-какие книги всё же остались. Любимые?

      – Да.

      – Так их все-таки жалко было выбросить?

      – Да, подловила ты… вы меня.

      – А сейчас я еще и бесцеремонно посмотрю, что это за книги. Так. Гоголь, «Мертвые души»; Булгаков, «Мастер и Маргарита»; Дюма, «Три мушкетера»; Толстой, «Анна Каренина»; Гомер, «Одиссея»; «Холодный Дом», Диккенс, куда без Диккенса, «Жизнь Дэвида Копперфилда»… Только не говори, что ты любишь «Дэвида Копперфилда».

      – Люблю… Ах да, я помню, что ты Диккенса не очень…

      – А в особенности «Дэвида». Это же лучшая, как считал сам Диккенс, из его книг, а следовательно, и самая диккенсовская. Квинтэссенция диккенсовщины. Не пойму, как это можно читать; честно – не пойму.

      – Еще как можно. И между прочим, не только Диккенс считал «Дэвида» лучшей своей книгой, но и тот же Толстой, к примеру, считал ее чуть не лучшей книгой из всех когда-либо написанных.

      – Да, помню, – задумчиво кивнула Медея и с грустью вздохнула (вроде как Толстой ее очень сильно разочаровал). И тут же она процитировала памятные всем любителям литературы слова: «Просейте мировую прозу – останется Диккенс, просейте Диккенса – останется «Дэвид Копперфильд». Бедная мировая проза, – добавила Медея уже от себя.

      Михаил меж тем услышал, что мама подошла совсем близко к двери. Интересно, что она может подумать о таком разговоре? – пожалуй, такой разговор лишь еще больше собьет ее с толку. Медея, кажется, тоже услышала шаги подкравшейся к двери Мишиной мамы, и нарочито (кажется, что нарочито) громко спросила:

      – А чего это ты скрываешь от матери свои занятия?

      – Так вышло. Как-то сразу не объяснил, а потом вроде и не было надобности.

      – И напрасно. Хотя так даже интереснее. Лучший читатель ГКП, живущий со своей мамой, которая даже не знает, чем занимается ее доверчивый сынок.

      И тут, кажется, на ее лице даже появилось некое подобие улыбки, но Михаил решил не поддерживать эту не слишком выгодную для него тему, а вместо этого озаботился практическими вещами.

      – Так, как бы нам тут устроиться? У меня всего один стул, и тут вот кровать. Поставим стул около кровати, ты… сядете, а мне придется прилечь. Не очень удобно, но удобнее вряд ли получится.

      – Всё терзаешься, как ко мне обращаться – на «ты» или на «вы»?

      – Как вам, то есть тебе удобнее.

      – Мне удобнее всего, когда собеседнику неудобно, так что думай сам. Давай, ложись, я сяду – и приступим к разговору. Хотя разговор будет коротким. Я пришла по поручению Томского. Знаешь, что он мне