Достоевский / Dostoyevsky. Дон Нигро

красивая, но давно умершая и в паутине. ФЕДОСЬЯ замечает паутину и смахивает ее).

      ДОСТОЕВСКИЙ. Моя мать умерла.

      СТАРИК КАРАМАЗОВ. Да, но теперь говорить с ней куда приятнее.

      МАТЬ. Оставь мальчика в покое. Почему ты так суров с ним?

      СТАРИК КАРАМАЗОВ. Это мой сын, и я веду себя с ним, как мне того хочется. Разве это моя вина, что он – идиот?

      МАТЬ. Федор – не идиот. Разве что чуточку глуповат.

      СТАРИК КАРАМАЗОВ. Я пью, и разговариваю с твоей матерью, и бью слух, и ковыряюсь в пальцах ног, и считаю столовые ложки. А что еще мне делать? Целовать свинью надоело. Я очень сильно любил твою мать.

      (Проходя мимо, шлепает ФЕДОСЬЮ по заду).

      ДОСТОЕВСКИЙ. Если ты так сильно любил мою мать, почему теперь спишь со служанкой?

      СТАРИК КАРАМАЗОВ. Со служанкой? Тебе хватает наглости стоять здесь с постным лицом, смотреть мне в глаза и обвинять своего отца в том, что он прелюбодействует со служанкой? Да как ты смеешь?!

      ДОСТОЕВСКИЙ. Я видел ее голой в твоей постели.

      СТАРИК КАРАМАЗОВ. Она просто согревала ее для меня.

      ДОСТОЕВСКИЙ. Она вот-вот родит твоего ребенка.

      СТАРИК КАРАМАЗОВ. Да разве мужчина знает наверняка, что дети его? За эти годы я не раз и не два смотрел на тебя и думал: этот чурбан не мой. Я склонен подозревать деревенского дурачка.

      ДЕРЕВЕНСКИЙ ДУРАЧОК (пуская слюни). Брбл-брбл-брбл.

      МАТЬ. Владимир был всего лишь хорошим другом.

      ДЕРЕВЕНСКИЙ ДУРАЧОК. Муравейник. Хрустальный дворец. Маленькие липкие листочки. Раскольников.

      ДОСТОЕВСКИЙ. Говори, что хочешь обо мне, но я не позволю тебе оскорблять мою мать.

      СТАРИК КАРАМАЗОВ. Я знаю. Это ужасно. Не понимаю, откуда это берется. Просто вылетает из моего рта, как летучие мыши. Прости меня, умершая жена. Я в таком ужасе от твоего сына-идиота, этого великого писателя, который практически ничего не опубликовал, что просто не знаю, что говорю. Когда ты был маленьким червяком в животе моей жены, мне снилось, что ты родился с шестью пальцами. И не на руках. Один из них рос из твоего носа. Когда тебя чуть не выгнали из Инженерного училища, меня хватил удав.

      ДОСТОЕВСКИЙ. Удар. Тебя хватил удар. Не удав. А учеба давалась мне с таким трудом только потому, что мои профессора меня ненавидели.

      СТАРИК КАРАМАЗОВ. Разумеется, они тебя ненавидели. Все тебя ненавидят. Тебя на удивление легко ненавидеть. Но ты – всего лишь одно из множества разочарований моей жизни. Несмотря на бесконечные унижения, венцом которых стал, конечно же, ты, меня утешает и успокаивает лишь осознание того, что Бог на моей стороне.

      ДОСТОЕВСКИЙ. Откуда ты знаешь, на чьей стороне Бог? Да и вообще, выбирает ли он чью-то сторону? И если Бог на твоей стороне, почему он дозволяет слугам красть твои столовые ложки? И почему ты снова и снова изменяешь моей умершей матери, а потом обвиняешь ее в том, что она обесчестила себя с деревенским дурачком?