Преступление, искупление и Голливуд. Донал Лог

тут же сорвались с места и попытались разбежаться в разные стороны, но в итоге врезались друг в друга, как клоуны на родео, и рухнули на землю.

      Рэй снова превратился в маленького ребенка и в ужасе запричитал:

      – Дэнни, не дай им сделать мне больно.

      Подбежал капитан Роджерс.

      – Трехо, это ты его поймал?

      Видимо, он думал, что я удержал Рэя от побега. Правильного ответа я не знал, так что просто ответил:

      – Ага.

      Охрана подняла нас на ноги и куда-то потащила.

      Из тысячи заключенных, участвовавших в том бунте, досталось только нам с Рэем и Генри. Меня обвиняли в том, что я бросил камень в голову лейтенанта Гиббонса. Рэю вменяли в вину оскорбление гражданского лица, а Генри схлопотал за то, что так зарядил тренеру Столмайеру по яйцам, что те лопнули.

      Нас троих обвинили в организации бунта и покушении на жизнь охранника.

      Над нами нависла смертная казнь.

      Что может измениться в одно мгновение? Все.

      Не то чтобы это стало для меня сюрпризом. Где бы я ни сидел – в колонии для несовершеннолетних, изоляторе, исправительном заведении, «Вэйсайде», «Чино», «Вакавилле», «Сан-Квентине», «Фолсоме» – я не надеялся выбраться живым. Я понимал, что буду гнить в тюрьме, пока не сдохну. Не знал лишь, когда, как и где именно это случится.

      Видимо, в «Соледаде».

      Мои учителя часто говорили, что у меня «большой потенциал». Полностью фраза звучала так:

      – У него огромный потенциал, ему надо только измениться.

      Даже офицеры по условно-досрочному освобождению считали так же.

      А я все пытался понять, что это за хрень такая – потенциал?

      Я едва успел обжиться в «Соледаде», как все изменилось. Теперь же я обрек себя на смерть в газовой камере и никак не мог осознать, что моя жизнь оказалась в руках государства. Я был бойцом, всегда готовым к драке, но что я смогу сделать, когда меня поведут на смерть?

      Хватит ли мне храбрости вынести все это?

      – Они нагнут нас, Дэнни! – проорал мне Генри из камеры дальше по коридору. – Они прихлопнут нас, вот увидишь!

      Есть один фильм 30-х годов, называется «Ангелы с грязными лицами». Джеймс Кэгни играет Роки, четкого гангстера, который попадает в перестрелку с полицией. Окруженный со всех сторон, он орет полицейским:

      – Идите и возьмите меня, легавые!

      Когда Роки арестовывают, члены его банды не теряют веры в него:

      – Да он разотрет этих копов в порошок!

      Но когда Роки приговаривают к смерти, тот рыдает, как сучка. По пути к электрическому стулу он хнычет и молит о пощаде. На следующий день его банда читает в газетах, что он умер желторотым трусом.

      Для меня смысл был ясен: Не смей умирать, как сучка.

      Джордж Джексон как-то написал о крыле «О» в «Соледаде»: «Даже сильнейшие способны продержаться здесь не дольше пары недель. Когда белый заключенный попадает сюда, он обречен. Ни один черный не даст ему разгуливать свободно». Но даже крыло