Вдребезги. Римъ Эдельштейн

и навалился прямо на неё. Она почувствовала, какой он горячий, как выпирают его рёбра, как воняет от него потом и чем-то более худшим, чем пот. Глаза его лихорадочно блестели.

      – Тише, тётенька, тише, – повторил этот наркоман и отпустил её руку. Казалось, это было хорошим знаком, но нет: меньше, чем через секунду, он вытащил из-за спины кухонный нож с широким лезвием и белой пластиковой рукояткой. Кто бы сомневался.

      В следующее мгновение Евгения Александровна завопила изо всех сил, но из неё вырвался только лишь стон – рука этого психа держала её рот подобно замку. Она попыталась оттолкнуть его обеими руками, но в этот же момент наркоман воткнул в неё нож. Не вонзил, не вогнал, не всадил, а именно воткнул, как гвоздь в доску. Попал он ей куда-то под грудь; секретарша почувствовала, как нож прорывается внутрь её серого пиджака, блузки, бюстгальтера, разрезает кожу, плоть и добирается до рёбер. Произошло это всё в одну секунду.

      Она стала подпрыгивать на кресле, обезумев от боли и испуга, краем глаза видя красное пятно, разрастающееся у неё на груди. Затем последовал второй удар – куда быстрее, в этот раз уже прямо в её чуть обвисший живот. Боль заполонила всё вокруг, кровавым потоком сметя всё, что было в этой комнате. Она машинально продолжала отбиваться от психованного ублюдка, который снова выдернул нож из неё – его широкое лезвие было замазано полностью, силы у этого дрища хватало, чтобы втыкать свой нож чуть ли не до рукоятки. Адреналин и безумие придали ему жестокости и упертости.

      Он смотрел ей в лицо – в его глазах читалась уверенность и удовлетворение. А ещё там читалось «сдохни, старая свинья». Столько ненависти во взгляде Евгения Александровна ещё не видела. Она понимала, что ещё сопротивляется и сопротивляется, конвульсивно стуча ногами по полу. Она видела, что кровища хлещет во все стороны. Она понимала, что этот наркоман её зарезал. И кровь льётся на пол, как из опрокинутой коробки – сок.

      Третий удар будто достал до её позвоночника, она зафыркала и стала захлёбываться кровью и слюной – брызги полетели у неё изо рта. Этот ублюдок всё ещё зажимал ей рот.

      – Тише, тётенька, – повторил он в третий раз и стащил её с кресла на пол. Она грохнулась со стуком мешка с глиной, продолжая долбиться в конвульсиях. Фырканье сменилось протяжными хрипами. Однако почти всё было кончено: она уже уставилась незрячими глазами куда-то в потолок.

      И дверь резко распахнулась. Из кабинета выглянула Светлана Алексеевна.

      – Женечка, что тут у тебя…

      Слова застряли у неё комком в горле. Большим таким колючим комком.

      – Тьфу ты, весь перемазался, – сообщил псих ей с удовлетворением. Его руки были по локоть в крови буквальном смысле, как и почерневшая джинсовая куртка, как и штаны, как и старые пошарпанные кроссовки. – Это только в фильмах так бывает. Раз – и всё. А вот в жизни…

      Светлана Алексеевна резко захлопнула свою дверь и закрыла её на круглую щеколду. Рванулась к столу – за ключом. Схватила свою дорогущую кожаную сумочку, подкинула её над столом – посыпались внутренние