Итальянец. Артуро Перес-Реверте

оборачивается к ней. От неожиданности она смущается. Но быстро берет себя в руки.

      – Возможно, – говорит он. – Почему вы так на меня смотрите?

      – Из-за вашего выражения лица. Если бы у меня был фотоаппарат, я бы сделала снимок. Вы похожи на волка перед стадом беспомощных овец.

      С виду она спокойна, но внутри ее сотрясает нервная дрожь. И тут она видит, что он улыбается: будто луч света прорезает белой полосой загорелую от солнца и моря кожу.

      – Не совсем так, – мягко возражает он. – У этих овец есть пастух и сторожевые собаки.

      Оба они смотрят на корабли.

      – Я техник на борту «Ольтерры», – добавляет он. – Занимаюсь починкой, только и всего.

      Елена смотрит на него в крайнем удивлении:

      – Вы явились из Альхесираса, чтобы мне это сказать?

      – Может быть.

      Она медленно качает головой, словно пытаясь убедить в этом себя.

      – Вы говорите, что вы моряк.

      – Ну да.

      – А в свободное время, по вечерам, саботажник?

      Он не отвечает, только бесстрастно смотрит на море. Они стоят плечом к плечу, совсем близко друг от друга. Эта близость смущает Елену, и ей стоит труда не показывать волнение. Она опасается, что он заметит, до чего ей не по себе; и еще – что она может сделать нечто такое, о чем потом пожалеет. И потому, когда она снова начинает говорить, ее слова звучат неожиданно резко:

      – Боитесь, что я на вас донесу?.. Поэтому и пришли… чтобы убедиться в своей безопасности?

      Он снимает темные очки и смотрит на нее пристально, почти с болью, как смотрел бы любой человек, если бы его обвинили в том, чего он не делал.

      – Вы заслуживаете объяснений.

      Звучит искренне. Вполне – может, даже слишком. Кто его разберет? Либо он хороший парень, думает она, либо потрясающий актер. Либо и то и другое.

      – Которых вы, разумеется, не дадите.

      Сердце у нее колотится, и, пытаясь это скрыть, она говорит жестко. Его ясные глаза, чуть потемневшие в лучах закатного солнца, не отрываясь смотрят на нее. Glaucopis по-гречески, вспоминает она. Зеленые, как у Афины светлоокой.

      – А вы их ждете?.. Объяснений?

      – Я не настолько наивна.

      – Я не за этим пришел. И вы понимаете, почему я не могу вам их дать.

      Елена, занятая своими ощущениями, слушает невнимательно. Нервную дрожь сменяет странное или, возможно, почти забытое чувство: замешательство уступает место приятной уверенности в себе, почти физической. Как будто иссохшая душа вдруг напиталась влагой.

      – А вы сами откуда?

      Мгновение он смотрит на нее в нерешительности, то открывая, то закрывая дужки солнечных очков. Она едва различает в его глазах быструю смену всех «за» и «против». Наконец он сдается:

      – Я родился в Венеции.

      – Вы серьезно?

      – Конечно. – Он зацепляет очки за пуговицу рубашки и показывает на лодки в песке около волнореза. – Я вырос в мастерской, где делали гондолы.

      – Гондолы?.. Вы шутите.

      – Да нет, так и есть.

      Вдоль