Все-все-все сказки, рассказы, были и басни. Лев Толстой

в лесу ещё гуще сел, ничего не видать перед собой, и звёзды уж чуть видны.

      Вдруг слышат, впереди топает лошадь. Слышно – подковами за камни цепляется. Лёг Жилин на брюхо, стал по земле слушать.

      – Так и есть, – сюда, к нам конный едет.

      Сбежали они с дороги, сели в кусты и ждут. Жилин подполз к дороге, смотрит – верховой татарин едет, корову гонит, сам себе под нос мурлычет что-то. Проехал татарин. Жилин вернулся к Костылину.

      – Ну, пронёс бог, – вставай, пойдём.

      Стал Костылин вставать и упал.

      – Не могу, – ей-богу, не могу; сил моих нет.

      Мужчина грузный, пухлый, запотел; да как обхватило его в лесу туманом холодным, да ноги ободраны, – он и рассолодел. Стал его Жилин силой поднимать. Как закричит Костылин:

      – Ой, больно!

      Жилин так и обмер.

      – Что кричишь? Ведь татарин близко – услышит. – А сам думает: «Он и вправду расслаб; что мне с ним делать? Бросить товарища не годится».

      – Ну, – говорит, – вставай, садись на закорки, снесу, коли уж идти не можешь.

      Подсадил на себя Костылина, подхватил руками под ляжки, вышел на дорогу, поволок.

      – Только, – говорит, – не дави ты меня руками за глотку, ради Христа. За плечи держись.

      Тяжело Жилину, – ноги тоже в крови и уморился. Нагнётся, подправит, подкинет, чтоб повыше сидел на нём Костылин, тащит его по дороге.

      Видно, услыхал татарин, как Костылин закричал. Слышит Жилин, едет кто-то сзади, кличет по-своему. Бросился Жилин в кусты. Татарин выхватил ружьё, выпалил, – не попал, завизжал по-своему и поскакал прочь по дороге.

      – Ну, – говорит Жилин, – пропали, брат! Он, собака, сейчас соберёт татар за нами в погоню. Коли не уйдём вёрсты три, – пропали. – А сам думает на Костылина: «И чёрт меня дёрнул колоду эту с собой брать. Один я бы давно ушёл».

      Костылин говорит:

      – Иди один, за что тебе из-за меня пропадать.

      – Нет, не пойду, не годится товарища бросать.

      Подхватил опять на плечи, попёр. Прошёл он так с вёрсту. Всё лес идёт и не видать выхода. А туман уж расходиться стал, и как будто тучки заходить стали, не видать уж звёзд. Измучился Жилин.

      Пришёл, у дороги родничок, камнем обделан. Остановился, ссадил Костылина.

      – Дай, – говорит, – отдохну, напьюсь. Лепёшек поедим. Должно быть, недалеко.

      Только прилёг он пить, слышит – затопало сзади. Опять кинулись вправо, в кусты, под кручь, и легли.

      Слышат голоса татарские; остановились татары на том самом месте, где они с дороги свернули. Поговорили, потом зауськали, как собак притравляют. Слышат – трещит что-то по кустам, прямо к ним собака чужая чья-то. Остановилась, забрехала.

      Лезут и татары – тоже чужие; схватили их, посвязали, посадили на лошадей, повезли.

      Проехали вёрсты три, – встречает их Абдул-хозяин с двумя татарами. Поговорил что-то с татарами, пересадили на своих лошадей, повезли назад в аул.

      Абдул уж не смеётся и ни слова не говорит с ними.

      Привезли на рассвете в аул, посадили на улице. Сбежались ребята. Камнями, плётками бьют их, визжат.

      Собрались