Багровая параллель. Сергей Кольцов

это не хуже «языка»!

      Все уходим, все по местам! Высаживаться для выполнения задания мы не можем.

      Я сижу в кресле наводчика кормового «Эрликона», рядом лежат трупы немцев. Саня за комендора «Бофорса». Луис на «каэмке» за крупнокалиберным пулеметом. Раненый, тела рулевого и моториста – в кубрике.

      Для нас сейчас главная опасность – самолеты.

      Терещенко уверенно управляет немецким катером.

      Слава Богу, мы успели отойти от горящего катера где-то на два кабельтова[34]. Рвануло здорово! Поднялся большой столб воды, а через мгновение на поверхности уже ничего не было. Наверное, на борту были торпеды.

      Нам повезло. Мы встретили пару наших тральщиков. Они возвращались с постановки минного заграждения.

      Санинструктор сделал раненому перевязку.

      – Жить будет, – сказал он про пулеметчика.

      И тут погода начала портиться. Ветер усилился, наша кильватерная колонна все больше и больше зарывалась носом в волны.

      Когда на горизонте показался берег, был уже поздний вечер.

      После швартовки, когда раненого и погибших увезла «санитарка», мы сидели на скамейке у пирса. Спало нервное напряжение, навалилась усталость. Хотелось спать и ни о чем не думать. Я закрыл глаза.

      …В тяжелой полудреме я увидел родной Чкалов. Пыльное лето сорок первого года.

      В самом начале войны я, как и многие сверстники, только что окончившие десятилетку, помчался в военкомат. Там нам дали от ворот поворот. Сказали, что война будет скоротечной, Красная армия обойдется без нас. Весь июль я проработал в пригородном подсобном хозяйстве.

      Все взрослые ребята и мужики нашей городской окраины, бывшей казачьей станицы Форштадт, ушли в армию. Мне приходилось вставать затемно, убирать навоз в конюшне, кормить лошадей. Потом я запрягал кобылу и до темноты возил снопы с поля на ток. Жали пшеницу серпами женщины и девчонки.

      Вечером я распрягал кобылу, чистил ее, задавал овса и сена.

      Когда я добирался до нашего саманного домика, то мечтал только о подушке.

      – Терпи, казак, атаманом будешь, – постоянно говорил мне сторож дед Игнат, напоминая, что мы, Черкасовы, потомки черкасов – запорожских казаков, переселенных Екатериной на Оренбургскую пограничную линию.

      В начале августа, возвращаясь с работы, я увидел ожидавшего меня одноклассника Сережку Матвеева.

      – Едем завтра к часу в горком комсомола! Там добровольцев куда-то набирать будут, я сегодня узнал.

      Утром я упросил деда Игната полдня поездить за меня.

      В горкоме, отстояв очередь, я оказался в кабинете секретаря. Там же, за столом, сидел военный с капитанскими «шпалами». На вид ему было лет сорок. Вместо кисти правой руки из рукава гимнастерки торчал протез. Голова острижена «ежиком», смугло-желтая кожа лица и буденновские усы. У него был тяжелый пронзительный взгляд узких глаз.

      Были вопросы об образовании, про спортивные разряды. Мельком глянув на значки «Ворошиловский стрелок» и ГТО на рубашке, военный, сверившись со списком, спросил:

      – Отчество у тебя как? Отца Василием звали?

      Так

34

Кабельтов – ¹/₁₀ часть мили. 185 метров.