Ещё слышны их крики. Артем Римский

среды, в которой ему удобно ее наблюдать, и поместить ее куда-нибудь поближе к зоне его личного комфорта. Именно так, потому что наряду с невозможностью предаться любовным утехам с Кристиной хотя бы в своих мыслях, он не мог даже толково представить себе эту девушку где-то за пределами ее магазина. Стоило ему оказаться с ней в кинотеатре и в кафе, и парень начинал краснеть от досады и стыда, впадая в ступор воображения. И вскоре Свен уже с радостью убеждал себя, что, конечно же, с этой девушкой явно что-то не так, если она не подвластна даже чужой фантазии, что-то явно не так. Не так. Но что? Неужели она действительно ведьма? Вот так, играя с собственными комплексами, парень воображал себя едва ли не средневековым детективом, которому волею судьбы пришлось столкнуться с самой незаурядной преступницей, разгадка души которой сулит ему грандиозный успех.

      Вот только за два с половиной месяца Свен не приблизился ни на шаг к этой разгадке, в отличие от самой Кристины, которая уже знала о парне больше, чем все его родные и близкие вместе взятые. Свою незащищенность и безоружность перед интересом девушки, которая куда легче утоляла свое любопытство, он объяснял ее гипнотическими талантами наряду со своей особой тактикой, которая призвана вызвать у девушки безграничное доверие, но отнюдь не своей неспособностью уходить от ответов или пресекать неприятные темы. А так как у Свена, как и у любого человека, живущего в бесконечном самообмане в обмен на отсрочку истины о своей беспутности, имелось огромное количество неприятных тем и вопросов, ответы на которые он не решался дать даже самому себе, очень часто разговоры с Кристиной представляли для него настоящую пытку. Пытку, во время которой приходилось судорожно врать. А когда приходится врать человеку, который вызывает любовь, уважение или восхищение, разумеется, очень просто и самому начать верить в свою ложь. Именно это и происходило с парнем. То, что еще совсем недавно было пыткой, в воспоминании вдруг вставало приятной беседой, в продолжение которой Свен, оказывается, говорил правду и ничего кроме правды. В принципе, в том, что человек в глазах другого человека, оказавшего влияние на его жизнь, хочет казаться лучше, чем он есть на самом деле, нет ничего плохого, поскольку в положительном контексте, такое рвение вполне возможно приведет к тому, что лжец перестанет казаться, и действительно станет тем, кем хотел бы быть в глазах своего идеала. Но в случае со Свеном, который не рассматривал свой непризнанный идеал за пределами того пространства, где кроме слов что-либо еще играет роль, он становился лучше только в самообмане; возможно, и во вранье, но где были гарантии, что Кристина не распознает его вранье?

      Он живо помнил тот первый разговор за чашкой чая. Помнил свою напряженность и необъяснимую опасливость, разыгравшуюся под пристальным взглядом огненно-оранжевых глаз. Помнил, как сказал о своих разрушенных и похороненных мечтах, а когда девушка настояла на подробностях такой жизненной драмы, впал в смятение, стараясь