Демонолог. Эндрю Пайпер

все совместно обладают всем, —

      Единственная собственность…

      – Вы тоже изучаете Милтона? – спрашиваю я, когда она снова открывает глаза.

      – До вас мне не дотянуться, профессор. Я просто обычная его поклонница.

      – На свете не слишком много обычных поклонников, которые помнят его стихи наизусть.

      – Выучила, зазубрила. Есть у меня некоторые способности. Хотя сама я никогда не имела возможности прочувствовать то, что описывает поэт. Людских потомков истинный исток. У меня нет детей.

      Последнее признание незнакомки вызывает удивление. После всех этих уловок и уклонений она вдруг открыто и свободно, даже с некоторой грустью, делится со мной самой что ни на есть интимной информацией!

      – Милтон был прав насчет радости, которую приносят дети, – говорю я. – Но можете мне поверить, он очень далек от того, чтобы считать, что брак имеет что-то общее с раем.

      Она кивает, хотя явно не в ответ на мое замечание. Этот кивок подтверждает для нее нечто иное. Или, возможно, она просто передала мне все, что намеревалась передать, и теперь ждет моего ответа. И я даю его ей.

      – Мой ответ: нет. Чем бы все это ни было, каким бы интригующим ни представлялось, это вне моей компетенции. Я не могу принять ваше предложение.

      – Вы неправильно меня поняли. Я явилась сюда вовсе не для того, чтобы услышать ваш ответ, профессор. Я оказалась здесь, чтобы передать приглашение, вот и все.

      – Отлично. Однако боюсь, ваш клиент будет разочарован.

      – Такое случается очень редко.

      Женщина поворачивается одним гибким движением. Выходит из кабинета. Я ожидаю сердечного прощания любого вида и рода, например, «хорошего вам дня, профессор» или прощального взмаха ее костлявой руки, но она просто быстро уходит по коридору по направлению к лестнице.

      К тому моменту, когда я заставляю себя встать с кресла и высунуть голову в коридор, ее там уже нет.

      Глава 2

      Я складываю кое-какие рабочие бумаги в сумку, снова выхожу на солнцепек и направляюсь к станции подземки. Здесь, внизу, воздух еще более мерзкий, словно запечатанный в вакуумную упаковку и подслащенный вонью разлагающегося мусора. Эта вонь вместе с запахами множества человеческих тел, каждый из которых словно рассказывает об очередной маленькой личной трагедии закабаленного городом или обманувшегося в своих желаниях и надеждах человека, наваливается на меня, поглощает.

      По дороге в центр города я пытаюсь осмыслить, что собой представляет эта Худая женщина, стараюсь припомнить все подробности ее физического облика, столь ярко и живо представшие передо мной всего пару минут назад. Однако – то ли в результате беспокойных событий сегодняшнего дня, то ли потому, что некий отдел моей памяти впал в застой, – я вспоминаю ее лишь как некую общую идею, но не как личность. И эта идея еще более неестественная, более угрожающая, чем первое впечатление, которое она на меня произвела. Думать о ней сейчас – это словно прочувствовать разницу между тем, что ощущаешь, когда видишь ночной кошмар, и тем, как рассказываешь кому-то в