Проект особого значения. Макс Глебов

спокойно сказал Женька и побрел на кухню.

      Олег разулся и долго не знал, куда приткнуть мятые туфли. Слишком они выбиваются на сверкающем мраморе. И в обувницу их не спрячешь. Еще испачкают.

      – Ты чего там?

      – Иду! – крикнул Олег и выставил туфли в линейку, пряча в тени.

      – Сахар?

      – Одну.

      Олег принял горячую чашку. Обжегшись, поставил на стол, подул на руки и, потирая ладони, как бы невзначай спросил:

      – Тебя это не тревожит?

      – Что именно? – спокойно спросил Женька.

      – Ну… то что эта, Елена Петровна…

      – …Александровна.

      – Да, Александровна, – поправился Олег. – Не тревожит, что она про нас знает?

      – В смысле, про нас?

      – Ну… когда мы ее посадили, она уже как будто была на этой процедуре. Это тебя не тревожит?

      – А должно? – тем же холодным голосом спросил Женька.

      – Вообще-то да, – серьезней продолжил Олег и посмотрел на друга. – Про нашу, так сказать, деятельность знает уже слишком много людей. И за нас скоро по-настоящему возьмутся. Не так, как сейчас, спустя рукава. А по-настоящему.

      – Эх, Олег, Олег… – пренебрежительно сказал Женька, покачивая головой. – Вот сколько я работаю цензором, столько и слышу про это. Еще до тебя, когда я с Вадимом работал, он мне тоже самое говорил. Пойми ты, наконец, пока люди нуждаются, чтобы им подтерли воспоминания, цензорам работа всегда найдется.

      – Да, но…

      – Проституция и наркотики тоже запрещены и что? Нет их?

      Олег отвернулся.

      – Я тебе прямо сейчас, не вставая, вызову и одно, и другое. Сами приедут.

      – Я понимаю… – мягко сопротивлялся Олег.

      – А еще! – прервал Женька. – Недавно новость слышал. Какой-то там международный суд опять запретил использование светильников. Как частникам, так и всем государствам. Все подняли руки, одобрили. Подписали что-то там и разошлись. А я уверен, что на службе каждого государства есть светильники. Ты лучше меня это знаешь.

      – Да, я знаю, – виновато начал Олег. – Просто страшно в тени быть. Где-то проколемся и все… срок и лишение имущества. А мне никак нельзя.

      – Как будто мне можно, – улыбнулся Женька. – Мне, знаешь ли, тоже не хочется прощаться со всем этим, – он развел руками, показывая богатую отделку кухни, метражом больше, чем половина квартиры Олега. – Если бы я не знал этот рынок, я бы не проработал цензором почти десять лет.

      – Хомут вон, тоже десять лет работал и что?

      – Это другое! – оборвал Женька. – Хомут был дурак. Он за деньгами повелся и начал светить всех направо и налево. Человек две недели как из тюрьмы вышел, а Хомут твой взял и просветил его. А он пошел и сразу кокнул кого-то. На том Хомут и попался. Мы не такие. Мы чтим кодекс цензоров.

      – Чтим? – Улыбнулся Олег и подозрительно поднял на Женьку глаза.

      – Может, и не во всех местах, но в основном чтим и это главное. Так что не бойся… все у нас еще будет. Лучше скажи, как там, твои? –