Оренбургский платок. Анатолий Санжаровский

отступно помолчала.

      Поменяла песню да снова и полезь в раздоры:

      – Ты к Боженьке на ступеньку ближе. Должон знать. Скажи… Вот в молитвах просят: «Хлеб наш насущный дай нам днесь». А почему просят-то каждый-всякий раз лише на один денёчек? Боже наш, хлебодавец, весь в бесконечных потных трудах! А чего не напросить хлеба сразушко на всю жизнюху?

      – А зачерствеет! – и бесстыже, котовато так щурится. Пыхнула я:

      – Меньше, попёнок, жмурься! Больше увидишь!

      – А всё надобное, ладуня, я так лучша вижу.

      – Ой, балабой! Ой и балабо-ой! Иль у тебя одна извилина да и та след от фуражки? Воистину, поповские детки, что голубые кони, редко удаются.

      Плюнула я в зле дуботолку этому под ноги да и насторонь.

      К дому.

      Он следом пришлёпывает. Знай стелет своё:

      – Другонька… Скоромилушка… Ёлы-палы… Ну чего в руганку кидаться? Чего кураж возводить? Чего купороситься?[34] Чего опостыляться?[35] Хорошество не вечно Я тебе напрямок рубну… Кончай выкидывать брелики![36] Смотри, ломака, года сбегут от тебя красные, докапризничаешься, недотрожка, до лишней[37]!

      – Те-то что за заботушка? Гли-ка, нелишний. Прям нарасхап, несчастный оббегляк![38] Глянь спервачка на себя, мотыга![39]

      – А что?

      – А то! Гляжу я тебе в ряшник, а наскрозь вижу затылок. Эвона до чего ты, шныря, пустой! И все гайки у тебя в бестолковке[40] хлябают!

      Глухой мокроглазой осенью наявляется Михаил.

      Знает, где меня искать. Сразу на ночевушки[41].

      Только он через порог – мы все так и расстегни рты настежь.

      Вот тебе на-а!..

      Разоделся в струночку! В лаковых сапожках. В троечке… Ха! Припавлинился!

      Так у нас в Жёлтом не ходят.

      Подружка моя Лушенька Радушина, – а была Лушенька ртуть-человек, девчоночка хорошенькая, как хрусталик, – прыг только на скамью, приветно затрещала:

      – Песня тогда красивит, когда её поют!

      И повела:

      Много певчих пташечек в наших лесах.

      Много красных девушек в сёлах-городах.

      Загоняй соловушку в клеточку свою,

      Выбирай из девушек пташечку-жену.

      Все наставили глаза на меня.

      Ждут не дождутся, что же я.

      А я во весь упор вежливо смотрю на невозможного раскрасавца своего и – ах-ах-ах! – представляю, как бы должна сильно ресничками хлопать, раз сердечушко при последних ударах.

      Только чувствую, не трепещет моё серденько.

      Тут Лушенька толк, толк меня в плечо. То ли красику[42] кажет, кто его невеста, – а ну ошибётся в выборе? – то ли мне велит спохватиться.

      Растерялась я.

      Первый раз в жизни растерялась девка-ураган.

      Это им так на первые глаза казалось, как потом говорили мне. На самом же деле, ещё с секунду, я б упала со смеху.

      До смерти распотешил

34

Купороситься – капризничать.

35

Опостыляться – ссориться.

36

Выкидывать брелики – капризничать.

37

Девушку, не вышедшую до 21 года замуж, раньше на Урале считали в семье лишней.

38

Оббегляк – муж-изменник.

39

Мотыга – ветреный человек.

40

Бестолковка – голова.

41

Ночевушки – посиделки.

42

Красик – щёголь.