Оренбургский платок. Анатолий Санжаровский

он не пел. Всё стеснялся.

      А вот послушать любил.

      Ветер по полю шумит,

      Весь казак в крови лежит

      На кургане головой,

      Под осокою речной;

      Конь ретивый в головах,

      А степной орёл в ногах…

      «Ах, орёл, орёл степной,

      Побратаемся с тобой.

      Ты начнёшь меня терзать

      И глаза мои клевать.

      Дай же знать про это ей,

      Старой матери моей.

      Чуть начнёт она пытать,

      Знай о чём ей отвечать.

      Ты скажи, что вражий хан

      Полонил меня в свой стан,

      Что меня он отличил

      И могилой наградил.

      С сыном ей уже не жить

      И волос ему не мыть.

      Их обмоет ливень гроз,

      Выжмет досуха мороз,

      И расчешет их бурьян,

      И раскудрит ураган.

      Ты не жди его домой,

      Зачерпни песку рукой

      Да посей, да поджидай,

      Да слезами поливай.

      И когда посев взойдёт,

      Сын на Родину придёт!»

      Побрались за руки. Невспех идём себе. Идём…

      Кто поёт, кто подпевает.

      А кто и пенье милованьем сладит…

      Не беда, какая парочка споткнётся. Приотстанет.

      Через минуту-другую нагоняют. Рады-радёшеньки. Сияют. Поцелуй нашли!

      А у меня с робким Лёней – ну тишкину мать! – ни находок, ни разговору. А так… Одни междометия… Горькия…

      А каюсь…

      В корявой башке моей всё свербела сладкая теплиночка:

      «Миленький мой Лёнька, Мой хороший Лёнька, Ты за талию меня Потихоньку тронь-ка!»

      Да куда!

      Мой сватачок[20] читать мысли мои не мог и на самом близком отстоянии. А по части троганий и вовсе не отважистый был.

      Крепче всего выходило у него багровое молчание.

      По лицу вижу, вкрай зудится что сказать. Да рта открыть смелости Боженька не подал…

      А и то ладно. А и то сердечку отрада…

      Погуляем с часочек, там и вновки[21] делу честь.

      5

      Изнизал бы тебя на ожерелье да носил бы по воскресеньям.

      Княжил тёплый май.

      Цвели ромашишки.

      Из села Крюковки – это такая дальняя даль, где-то на Волге, под Нижним, – понаехали мастеровые строить нам станцию.

      Бегал там один дружливый гулебщик с гармошкой.

      Исподлобья всё постреливал.

      А наведу на него смешливый свой глаз – тут же отвернётся.

      Поначалу отворачивался, отворачивался.

      А потом и перестань.

      На обкосках[22] подступается, шантан тя забери, с объяснением:

      – Говорю я, Нюра, напряминку… Человек я простой…

      – Что простой, вижу. Узоров на тебе нету.

      – Знаешь, Нюра, как ты мне по сердцу…

      – Кыш, божий пух! – смеюсь. – Кыш от меня!

      – Чать, посадил бы в пазуху да и снёс бы в Крюковку…

      – Ой, разве? Чирей тебе на язык за таковецкие слова!

      – Да-а…

20

Сватачок – женишок.

21

Вновки – снова.

22

Обкоски – гуляние в честь окончания сенокоса.