По эту сторону горизонта (несколько историй о вантузе, поэзии, бадминтоне, и кое о чём другом). Юрий О.Ш.

завладеть многими душами. «Уж-но»! – если кто душой прекрасен, но карман его пуст, то стихотворцу есть от этого не гонорар, а одна лишь фига с маслом …

      Тем не менее, не «фига с маслом», а ещё одно шестистишие всё же появилось вскоре на дисплее телефона.

      <17:28 (рифмы десятая – двенадцатая) 17:31>

      И тут автобус притормозил у перекрёстка, напротив красочного двухэтажного домика, о назначении которого можно было лишь гадать – большую часть вывески на фасаде, нечто на «…ка», загораживал уличный фонарь. Николай Андреевич напрягся. Слова с окончанием на «ка» – лучшие друзья поэта. «Брюнетка –кокетка – конфетка – нередко – беседка» …

      <«Брюнетка –кокетка – конфетка – нередко – беседка» … О! – вот вам и целая поэма о коварном соблазнении неким ловеласом одной доверчивой «гризетки»!>

      Тем временем автобус тронулся и вскоре повернул на перекрёстке на другую улицу. Уличный же фонарь, естественно, остался стоять на месте, а потому фасад уже не таинственного двухэтажного дома открылся взгляду Благовест-Серебряного во всей своей красе. И это не привнесло в его душу никакой, увы, поэтики. О наивной и невинной, и коварно соблазнённой «брюнетки-гризетки» следовало бы забыть. «Аптека» – вот что красовалось на фасаде здания. И это разочаровывало.

      Ну, что это такое: «аптека – ипотека – библиотека». Какая уж тут порочная страсть? Скукота – да и только. Тем более всё уж было. Всё это: «улица, фонарь, аптека18» – когда-то у кого-то уже было. «А что же мне? – наморщил лоб Николай Андреевич, тыкая кнопки на телефоне. – А что же, чёрт возьми, достаётся мне? Какая-то фигня: «столб, витрина, дом … – стих мой лепиться с трудом!»

      <17:32 <рифмы тринадцатая – пятнадцатая> 17:37>

      «А самое, б…, обидное, – ругнулся Николай Андреевича. – Прочти кому-нибудь вот это: «О, не растите дерево печали… / Ищите мудрость в собственном начале. / Ласкайте милых и вино любите! / Ведь не навек нас с жизнью обвенчали», – и вся эта литературных критиканов свора тут же подобострастно взвоет: о, гениальный стиль; о, божественный ритм; о, вселенский смысл. А прочти я другое: «Коль плоть лечить, так есть микстуры, / Таблетки есть, и мазь, пилюли и отвар, / Но душу лечат не такие процедуры, / А хмель, любовь и пиршества угар» – и что в ответ? А в ответ лишь одни «хм» и «гм»: хм, что-то есть, но стиль слабоват, да и рифмы банальны, а суть, гм-м, так и вовсе вульгарна. А всё почему? А всё потому, что в первом случае – это есть Омар Хайям, а во втором – … вот именно, Благовест-Серебрянский.

      «Нет, вовсе не рифма красит поэта, – что взвился Николай Андреевич. – А имя поэта делает любую, самую простую, самую захудалую рифму рифмой знаковой(!) … Но ИМЯ поэта – оно возникает, как? Какой-нибудь хрыч, может, и пишет одну лишь мутотень, да жена его в полюбовницах19 у редактора издательства. А вот у мня жена с богемой литературной ни каким макаром не связана. А я же в своём творчестве никакого подобострастия к издательским вкусам не терплю! Вот и результат: за двадцать три года лишь два стихотворных сборника,

18

«Ночь, улица, фонарь, аптека, / Бессмысленный и тусклый свет. / Живи еще хоть четверть века – / Всё будет так. Исхода нет…» А. Блок

19

«Как из некой деревушки / Где живут одни простушки, / Артистизмом засветиться / И на том озолотиться? / Уж, поверьте, очень просто – / Для карьерного прироста – / Сбацать жизни идеал, / Только знай весь ритуал: / Ну, во-первых, меценат, / Во-вторых, его пристрастья, / С протеже устрой разврат, / С превеликой в койке страстью. / Вот начальный капитал / Уж в кармане побывал, / Есть на что тебе одеться, / И ищи при ком раздеться. / Соблазняй смелее в баре / Своим плечиком в загаре / От искусства всякий люд, / Что в подпитьях пристают. / Раз пристанет нищеброд, / На второй – какой заглот, / Ты оторву не гони, / Но невинность береги! / Пусть и хочется им дать, / Но нельзя, блюди уж стать, / Чтоб молва в тиши кулис / Разошлась о гордой мисс. / И уверен, будет скоро / Флирт иного коленкора, / Сценарист к тебе подсядет, / На коленки «вдруг» усадит. / Тут промашки не давай, / Ему в рюмку подливай, / Чтобы утром этот туз / На душе почуял груз. / Ведь как было – он не помнит, / Но синяк ему напомнит / На плече твоём нежнейшем / О насилии грубейшем. / Правда, это всё притвора / Для суда и оговора, / Ведь плечо в момент экстаза / Ты сама ж сдавила сразу. / Ну, а дальше ультиматум / Выдвигай как некий фатум: / Что не смыть ему клейма, / И что ждёт его тюрьма. / Правда, в суд ты не спеши, / Лишь судом ты устраши, / А сама, что между делом, / Поделись другим уделом: / Чтобы грех его простить / Надо деву приютить, / Не простой в кино статисткой, / А известной впредь артисткой. / Год прошёл, и ты уж прима, / Режиссёр ведь тоже мимо / Проскочить тебя не смог, / Тож попался на подлог. / Ну, а дальше дело в малом, / Дело в критике бывалом. / И сложилась твоя песня, / Из нуля, а ну, воскресни: / И ковровая дорожка, / И гламурная обложка, / Плюс сверкающая брошка, / Да кокетливая ножка, / Что виднеется сквозь ткань / Платья в стиле «экстра-дрань» … / А уж дальше всё по плану, / Всё в угоду киноману: / Объявленье номинаций, / Предвкушенья комбинаций, / Зала тихое бурленье, / Номинанты, их томленье, / Вскрыт конверт, и вскрыт он чисто, / Девы личико лучисто, / Первый приз – не наважденье, / А всего лишь подтвержденье: / В творчестве успешность стала / В чистом виде капиталом, / Слава – вотчина артиста, / У искусства ж роль статиста.» Н.А. Благовест-Серебрянский (из неопубликованного).