Дикарь. Карина Демина

человека.

      – Скорее бы, – маг тоже подошел.

      Он ступал мягко, осторожно, но все одно двигался громче этого вот, с хлыстом.

      – Времени почти не осталось.

      – Ничего. Сколько есть, а все наше. Водицы ему дайте, и пусть передохнет, подумает.

      На Миху вылили ведро воды.

      Хорошо.

      Пить хотелось жутко. Убивать тоже. Но пить – сильнее.

      Верховный разглядывал шкатулку. Обыкновенная. Ладони две в длину, ладонь в высоту. Дерево, покрытое лаком. Ни резьбы, ни инкрустации. Только хитрый замок поблескивает, так и манит открыть.

      Открыть можно.

      Верховному. И человеку, которому тот доверит дело столь важное.

      Верховный поморщился. Больше всего ему хотелось шкатулку эту сжечь, а пепел развеять у подножия пирамиды. Но он давно уже научился справляться с собственными желаниями. А потому лишь откинул крышку да сухим пальцем провел по одинаковым кругляшам камней.

      И вновь же, ничего-то в них нет.

      Обыкновенный горный хрусталь, которого в Империи изрядно, только гранить его не стали, но отшлифовали. И сделался хрусталь серым, нехорошим. Такой и в руки брать неприятно.

      В дверь поскреблись.

      – Заходи, – велел Верховный, не сомневаясь, что и тихий голос его – уж третий день как ныло противно горло – будет услышан.

      И не ошибся.

      – Я принес теплого молока, – произнес Нинус, глядя в пол.

      Тихий.

      Смиренный.

      Умный, иначе не продержался бы столько. Опасный. И невидимая рука сдавливает горло.

      – Благодарю, – Верховный провел по пустым кристаллам. Наполняясь божественной силой, те меняли цвет. Одни становились ярко-зелеными, ярче драгоценных изумрудов, другие полыхали алым, третьи делались черны, что первозданная Бездна.

      Нинус отпил глоток из кубка и лишь затем подал Верховному.

      – Вам не нравится это? – позволил он себе вопрос, как-то уловив, что Верховный пребывает в подходящем для беседы настроении.

      – Не нравится.

      – Но и отказаться мы не можем? – он ступал почти беззвучно. Босые ноги его с одинаковой легкостью скользили что по камню, что по драгоценным коврам.

      – К сожалению. Император сказал свое слово.

      Молоко, смешанное с топленым жиром и медом, имело тот отвратный привкус, который долго потом не сходил с языка.

      – Присядь, – велел Верховный.

      И Нинус поклонился. Он опустился на ковер, растянувшись в позе покорности.

      – Не надо. Не сейчас. Я знаю, что с тобой беседовал Император.

      Спина вздрогнула.

      Он и вправду надеялся, что Верховный настолько ему доверяет, чтобы вовсе не приглядывать?

      – Я был тверд в своей вере.

      – Не сомневаюсь.

      Когда-то, очень давно, он сам, не будучи Верховным, вот так же подносил теплое молоко. И вновь же мешал его с жиром и медом.

      Хорошее сочетание. Терпкое. Многое позволяет скрыть.

      – Но что ты думаешь сам?

      – Думаю?

      А пальцы вытянутых рук подрагивают.