Моё чудовище. Эльвира Смелик

сомневался, не понимал, только не мог совсем уж отказать – ей, или всё-таки скорее себе – таскался в гости.

      Вначале просто, чтобы нормально пожрать или залечить раны после очередной неудачной стычки. Тем более она никогда не ругала и не лупила, только пыталась вразумить на словах. И жалела. Почему? Но иногда Игнат у неё даже ночевал, когда идти домой совсем уж не хотелось.

      У тёти Лены была двушка-хрущёвка, а жила она в ней совершенно одна – вторая комната пустовала. Ну, то есть не совсем пустовала. В ней и мебель стояла, и выглядела она так, будто в ней действительно кто-то обитал, просто уехал ненадолго. Или как будто специально поджидала своего жильца.

      И всё-таки дождалась. Года через два после того дня, когда едва не сдох от потери крови, сидя рядом с холодной бетонной стеной, Игнат окончательно перебрался к тёте Лене. Потому что не смог больше дома.

      К тому времени он уже достаточно подрос, окреп и поднаторел в драках, чтобы дать отпор даже отцу и не терпеть обычные тычки и подзатыльники. А внезапное сопротивление со стороны того, от кого не ждёшь, почти всегда поначалу порождает ответное сопротивление. И злость. Короче, они бы по-настоящему разодрались, если бы не мать, которая бросилась на защиту… нет, ни фига не сына. Муженька.

      Влезла между ними, загородила отца собой, и, конечно, Игнат отступил. Да он же никогда ни при каких обстоятельствах даже не замахнулся бы на неё, не толкнул. Зато мать, воспользовавшись замешательством сына, выпихнула его из комнаты, захлопнула дверь, ещё, похоже, и навалилась на неё с той стороны, на случай, если он опять захочет войти.

      А он, он и раньше прекрасно понимал, что никому здесь нахрен не сдался. Поэтому собрал вещички – а их у него столько, что даже сумку толком не набьёшь – и ушёл, благо было, куда. Да он бы в любом случае ушёл, даже если бы просто на улицу. Но Игнату повезло – всё-таки имелся человек, которому, как бы ни удивительно и невероятно это звучало, он был нужен. Даже несмотря на то, что оставался тем ещё подарочком.

      Нет, ради тёти Лены Игнат даже не пытался меняться, а она почему-то терпела, не выгоняла, даже если он являлся в стельку пьяным, с разбитой рожей и ободранными до крови костяшками пальцев. По-прежнему пыталась убедить, вразумить.

      Потом, когда приходил в себя, Игнату и правда становилось стыдно, он обещал, в основном мысленно себе, но иногда даже вслух, что подобного больше не повторится, что исправится, но стоило выпить хоть маленько, и мозг моментально отказывал, и всё повторялось. Ровно до того момента, когда тётя Лена попала в больницу с сердечным приступом и её с трудом откачали.

      Он даже не сомневался, что это из-за него, что он – неблагодарная свинья. А ведь только это и удержало, и помогло, что у тёти Лены тоже больше не было никого, кто бы мог о ней позаботиться. И теперь пришлось Игнату – ходить к ней в больницу, зарабатывать на лекарства, делать всё по дому, даже готовить, потому что она быстро уставала и начинала задыхаться, пока более-менее не поправилась.

      Да и таким, как сейчас, он стал только потому, что когда-то ей