Череп для ученика. Евгения Белякова

полотенце почище и ринулся обратно в зал. Там он, выставив кружки перед загадочными посетителями, с невинным видом стал протирать соседний с троицей стол, одновременно со жгучим любопытством прислушиваясь к их разговору.

      – Вот, а ты говорила, что это мы, мол, далеки от народа и его тягот… – пробасил мужчина с лошадиным лицом, пододвигая к себе пиво. Мешок свой он снял со спины, но не отпустил, держал на коленях.

      – Ты это к чему? – спросила женщина, принюхиваясь к пене.

      – А как ты хозяина с порога… срезала. Прямо само сострадание и лояльность.

      – Да ладно тебе, Талли… Ты себя со стороны видел? Посмотрев на нас, с уверенностью можно сказать, что мы не обычные путники. Если бы мы вели себя скромно и тихо, хозяин первый бы заподозрил что-то… Нужно соответствовать своему внешнему виду, дружище.

      – Она хочет сказать, – пояснил клинобородый, которого женщина звала Дереком, – что мы выглядим как несколько эксцентричная троица, и вести себя должны соответственно.

      – И за кого же, по вашему, нас тут принимают? – хмыкнул Талли.

      – Ну, ее вот, думаю, за наемницу, – Дерек отсалютовал кружкой своей спутнице. – Меня за…

      – Моего содержанца, – предложила Тео.

      – Нет такого слова, – насупился мужчина с лошадиным лицом.

      – За таинственного высокородного… э-э-э… путника, коего охраняет эта наемница, – Дерек неодобрительно обвел взглядом своих приятелей. – А тебя, Талли, пока ты не достанешь свою подружку из мешка, можно принять за кого угодно, только не за барда.

      «О, бард! Неужели?» – подумал Гринер, внезапно переполняясь оптимизмом. Непонятно почему, но барды, сказители и музыканты всегда вызывали у него детский восторг. «А в мешке у него лютня, точно, как же я сразу не догадался!». Гринер даже забыл протирать стол от такой новости, но скоро спохватился и принялся за работу с утроенным усердием.

      – Это почему нельзя принять? – обиделся бард.

      – Потому, – в два голоса отрезали Тео с Дереком, а Тео добавила: – У тебя слишком похоронный вид.

      – Ну знаете, – начал было бард, потом фыркнул возмущенно. – Да я… Я не просто какой-то безызвестный стихоплетец, я Таллирен, меня каждая собака… Спорю на десять золотых, что после этого вечера нас все запомнят?

      – Прирежешь их всех, что ли? – Дерек красноречиво провел пальцем у горла.

      – Фу, конечно, нет! Я буду петь!

      Гринер украдкой выдохнул. Таллирен же преисполнился энтузиазма.

      – Тео, помнишь два года назад, в «Одноглазом кабане» мы устроили потрясающий разгул?

      – Ну, Талли, сейчас совсем другая ситуация…

      – Да, да, знаю, не хватает вина, гулящих девок и половины нашего бардовского цеха, и еще студентов-алхимиков с петардами, поэтов с сонетами и для контраста пары мрачных астрологов. – Бард махнул рукой. – Того размаха, нам, конечно, не достичь, но хоть что-то мы сделать сможем?

      – Не думаю, что…

      Но бард и слушать не стал. Ощупал