Дождь Забвения. Аластер Рейнольдс

хорошие блины. По пути можешь купить мне эскимо. А потом отвезешь меня на Монпарнас.

      Флойд решил подчиниться и протянул ей руку. Они пошли к Елисейским Полям. Вдалеке ветер подхватил зонтик и понес высоко над землей.

      – Как твой джаз-банд?

      – Его не стало, когда ушла ты. Нас больше не осыпали приглашениями.

      – Я всего лишь часть. И не самая важная.

      – Ты чертовски хорошая певица и гитаристка. Без тебя от группы остались рожки да ножки.

      – Вы с Кюстином хорошие музыканты.

      – Хорошие. То самое слово.

      – Ты не просто хороший. Ты лучше.

      – Не я, а Кюстин.

      – Правда, ты далеко не худший в мире бас-гитарист. Умел давать жару. Конечно, когда очень хотел.

      – Ну да. Аккорды знаю, неплохо ритм держу.

      – Так говоришь, будто в этом есть что-то стыдное. Сотня групп в Ницце с руками бы оторвали такого гитариста.

      – Но я не умею ничего такого, чего бы ты не видела раньше.

      – Не все хотят нового.

      – В том-то и дело. Мы постоянно выдаем старый свинг на старый манер. Всегда один и тот же. Я уже устал от него. Для Кюстина взять в руки саксофон – сущая пытка.

      – Так сделайте что-нибудь другое.

      – Кюстин пробует. Ты же помнишь, он постоянно заставлял нас играть быстрое восьмитактовое, хотя мы упорно держались за старые медленные четыре четверти.

      – Так, может, Кюстин уже задумал что-то новое?

      – Да нет. Этим восьмитактовым он заразился от парня, игравшего здесь несколько лет назад. От канзасского героинового наркомана. Парню лет не больше, чем мне, а выглядит на шестьдесят. Звал себя то ли Ярдхаундом, то ли Ярддогом. Лабал безумные импровизации, делал вид, будто это новая волна и будущее. Но никто такого будущего не хотел.

      – Кроме Кюстина.

      – Да. А он сказал, что эта музыка всегда звучала у него в голове.

      – Ну так играй вместе с ним!

      – Слишком быстрая она для меня. Но даже если бы я приспособился, никто другой не стал бы ее слушать. Под такую даже не потанцуешь.

      – Не следует сдаваться так легко, – упрекнула Грета.

      – Что уж теперь… Нынешней публике не нужен даже старый добрый джаз. Половина клубов, где мы играли в прошлом году, уже закрылась. Может, в Штатах дела обстоят иначе, но здесь…

      – Люди все разные. Некоторые очень не хотят, чтобы белые и черные нормально уживались, уже не говоря о том, чтобы играть одну музыку. Ведь благодаря музыке мир и в самом деле может стать немного лучше.

      – И что ты хочешь этим сказать? – улыбнулся Флойд.

      – Тем из нас, кому не все равно, не стоит сдаваться. Может, нужно поступать как раз наоборот – высовываться время от времени.

      – Я не стану высовываться ни за какие коврижки.

      – Даже ради любимой музыки?

      – Может, я и считал когда-то, что джаз спасет мир. Но теперь я старше и мудрее.

      Идя по гравийной дорожке, пара снова миновала старика-колясочника, и в памяти Флойда вдруг щелкнуло, будто ключ в хорошо смазанном замке. Может, причиной