М.Ю.Л.. Антон Рай

к небу борода. Затылок

      Прилип к спине, а на лицо от кисти

      За каплей капля краски сверху льются

      И в пеструю его палитру превращают.

      В живот воткнулись бедра, зад свисает

      Между ногами, глаз шагов не видит.

      Натянута вся спереди, а сзади

      Собралась в складки кожа. От сгибания

      Я в лук кривой сирийский обратился.

      В общем, чем прекраснее становился потолок, тем непригляднее становился сам Микеланджело. Если совершить небольшой подлог и заменить потолок Сикстинской капеллы на статую Давида, то получится полная аналогия с рассказанной мною историей: Давид становится прекрасным, а сам Микеланджело теряет здоровье и красоту.

      – Ну, Микеланджело никогда и не был красавцем. А вот Леонардо, говорят, был очень красив – и оставался таковым до самой старости. Что на это скажешь?

      – А ты видел автопортрет Леонардо в старости – так называемый туринский автопортрет?

      – Конечно.

      – Опиши человека, которого ты видишь на портрете.

      – Я вижу мудрого старца; одного из величайших гениев всех времен.

      – Да? А я почему-то всегда вижу усталого, разочарованного, можно сказать, разбитого жизнью человека.

      – Никогда бы не подумал… Давай посмотрим прямо сейчас (альбом с картинами Леонардо у меня всегда был под рукой). Да нет, мам, ну что ты придумываешь. Посмотри, какое прекрасное, возвышенное, одухотворенное лицо!

      – Усталое, разочарованное. Посмотри на эти загнутые книзу уголки губ, на эти глаза измученные.

      Так мы тогда и не сошлись – кого же мы видим на портрете? Но слова матери внесли некоторое смятение в мою душу, и с того времени я действительно видел то мудро-одухотворенное, то измученно-разочарованное лицо. Много-много раз я всматривался в Леонардо, пытаясь угадать – каков же он на самом деле, но разгадка всё время ускользала от меня.

      А пока что я шел по жизни своим отстраненно-возвышенным путем. Смотря на небо, не замечая окружающих. Впрочем, один раз, еще в школе, я попытался вмешаться в окружающие меня дела, – сыграть в благородство, так сказать, хотя слово «сыграть» и не совсем корректно, ведь я был вполне искренен. Я вполне искренне поддался влиянию мамы, а если главной отцовской заповедью было: «Создай что-нибудь», то главная заповедь мамы звучала по-другому: «Помоги кому-нибудь». Я и решил помочь.

      Учился у нас в классе мой тезка – некто Миша по прозвищу «Мешок». Прозвище говорило само за себя, – парень был безразмерно толст и, как большинство толстяков, страдал от недоброжелательного внимания более худощавых сверстников. Я, в целом, тоже не слишком одобрительно отношусь к толстякам – уж элементарную форму в абсолютном большинстве случаев поддерживать можно. Кто не может – просто ленится. Ну, ленится – получает по заслугам, значит. Но – «по заслугам»,