Канун дня всех святых. Рэй Брэдбери

Хэллоуин. Ну и ну! Жуть! Ходу!

      Сделав широкий разворот, они как один припустились мелкой рысцой и, описав круг, потопали по середине улицы, мощенной булыжником и кирпичом, подгоняемые, как листва перед бурей.

      – Вот его дом!

      Они встали как вкопанные. Дом Пипкина, но в окнах что-то маловато тыкв, не хватает кукурузных снопов на веранде, призраки не таращатся сверху сквозь темные стекла комнаты в башенке.

      – Вот те на, – сказал кто-то, – а что, если Пипкин заболел?

      – Какой же Хэллоуин без Пипкина?

      – Никакой не Хэллоуин, – застонали они.

      И кто-то запустил в дверь Пипкина дичком, который отскочил с глухим стуком, словно кроличья барабанная дробь о дерево.

      Они подождали, беспричинно опечаленные и озадаченные. Они думали о Пипкине, о Хэллоуине, который грозил превратиться в гнилую тыкву с огарком свечи, если, если, если… с ними не будет Пипкина.

      Ну же, Пипкин. Выходи, спасай положение!

      Глава 2

      Почему они ждали, переживая из-за одного маленького мальчугана?

      Потому что…

      Джо Пипкин слыл самым незаурядным мальчишкой на свете. Кто еще мог так неподражаемо свалиться с дерева и рассмеяться над самим собой? У кого хватило бы благородства на беговой дорожке, чтобы споткнуться и упасть при виде безнадежно отставших товарищей, дождаться, когда они подтянутся, и пересечь финишную ленточку вместе с ними? Кто еще мог с таким азартом облазить все зловещие дома в городе и рассказать про них остальным ребятам, чтобы отправиться ватагой бродить по подвалам и карабкаться по плющу на кирпичные стены, орать в печные трубы, писать с крыш, гикать, улюлюкать и обезьянничать? В день, когда Джо Пипкин появился на свет, со всех бутылок с шипучкой и газировкой сорвало крышки и пчелы жизнерадостно набросились на цветущих сельских девиц. В дни его рождения посреди лета озерная вода выходила из берегов и откатывалась, увлекая за собой волну бултыхающихся мальчишек под громоподобный хохот.

      На рассвете, лежа в постели, ты слышал постукивание птичьего клюва в окно. Пипкин.

      Окунаешься с головой в утренний воздух лета, прозрачный, как ледниковая вода.

      В росе лужайки цепочка кроличьих следов, где мгновение назад не дюжина кроликов, а всего один бегал то кругами, то наискосок, в безудержном восторге перемахивал через заборы, сбивая верхушки папоротников, протаптывая в клевере колеи, словно рельсовые пути на сортировочной. В траве мильон торных тропок, но где же…

      Пипкин.

      И тут он восставал из сада, словно беспризорный подсолнух, круглолицый, загоревший в свежих солнечных лучах. Его глаза метали искорки азбукой Морзе:

      – Живее! А то кончится!

      – Что?

      – День! Миг! Шесть утра! Окунайся в него с головой!

      Или же:

      – Лето! Оглянуться не успеешь, и бац – нет его! Шевелись!

      И он нырял в подсолнухи и выныривал среди луковиц.

      Пипкин, ах, бесценный Пипкин, самый лучший и восхитительный среди мальчишек.

      Как он умудрялся так быстро бегать – уму непостижимо. Тенниски у него обветшали, окрасились зеленью лесов, по которым