Канун дня всех святых. Рэй Брэдбери

Святых.

      Тихой сапой, крадучись, на цыпочках, тайком.

      Но почему? Для чего? Каким образом! Кто? Когда! Где всё это началось?

      – Ты не знаешь, не так ли? – спрашивает Карапакс Клавикула Саван-де-Саркофаг, вылезая из вороха листьев под Древом Хэллоуина. – Конечно, не знаешь!

      – Н-ну, – отвечает Том Скелет, – гм… не знаю.

      Это началось…

      В Египте, четыре тысячи лет тому назад, на годовщину великой погибели Солнца?

      Или на миллион лет раньше, в отблесках ночных костров троглодитов?

      Или при друидах, в Британии, под ссссвисссст и сссскрежжжет косы Самайна?

      Или в гуще ведьмаков, по всей Европе… среди сонма ворожей, чертовых перечниц, магов, демонов да дьяволов?

      Или в небе Парижа, где окаменели зловещие создания и превратились в горгулий собора Нотр-Дам?

      Или в Мексике на кладбищах, переполненных огнями свечей и сахарными человечками в День мертвых – El Dia de los Muertos?

      Или где-то еще?

      Тыквы, ухмыляясь, тысячами зыркнули с Древа Хэллоуина, и вдвое больше вырезанных глазищ вспыхнули, подмигнули и зажмурились при виде Савана-де-Саркофага, возглавляющего мальчишечью ватагу из восьми… нет, девяти (а где Пипкин?) пакостников – охотников за сладостями, чтобы отправиться в странствие на взмывающей листве, на помеле и реющем воздушном змее, дабы узнать тайну Дня Всех Святых.

      И они ее узнают.

      – Ну, – спрашивает Саван-де-Саркофаг в конце пути, – что это было? Пакости или сладости?

      – И то и другое! – соглашаются все.

      И вы бы согласились.

Рэй БРЭДБЕРИ

      Мадам Маньха Гарро-Домбазль!

      Вам – с любовью, на память о нашей встрече двадцать семь лет тому назад, однажды в полночь на кладбище острова Ханицио на мексиканском озере Пацукаро, которую я вспоминаю каждый год в День поминовения усопших.

      Глава 1

      Это случилось в городишке на берегу речушки неподалеку от озерца в уютном местечке на севере штата на Среднем Западе. Нельзя сказать, что природа заслоняла собой город, впрочем, и город не мешал созерцанию и осязанию природы. Город густо зарос деревьями. Травы и цветы увяли и пожухли с наступлением осени. А еще повсюду торчали ограды, чтобы ходить по ним, балансируя, и тротуары, чтобы кататься на роликах, и большой овраг, чтобы бросаться в него очертя голову и орать что есть мочи. А еще город кишел…

      Мальчишками.

      И близился вечер Хэллоуина.

      И все дома захлопнулись, спасаясь от холодного ветра.

      И хладное солнце освещало город.

      И вдруг дневной свет померк.

      Из-под каждого дерева и сарая выползла ночь.

      За дверями всех домов – мышиная возня, сдавленные крики, быстрое мельтешение огоньков.

      За одной такой дверью замер и прислушался тринадцатилетний Том Скелтон.

      Ветер на улице вил себе гнезда на каждом дереве, шнырял по тротуарам, оставляя незаметные следы, словно кот-невидимка.

      Том Скелтон поежился. Ветер той ночью дул иначе, и тьма ощущалась по-особому, а как же, ведь наступил канун Дня Всех Святых. Могло померещиться, будто все вокруг выкроено из мягкого черного, или золотистого, или оранжевого бархата. Дымки клубились из тысячи труб, словно шлейфы за похоронными процессиями. Из кухонных окон струились два аромата – рубленой тыквы и тыквенного пирога.

      Чем больше мальчишечьих теней проносилось под окнами, тем истошнее становились крики за запертыми дверями – полуодетые мальчуганы – щеки измазаны гримом; вот горбун, вон великан… среднего роста. Перерыты чердаки, взломаны старые замки, древние сундуки выпотрошены в поисках костюмов.

      Том Скелтон напялил свои кости.

      Он ухмыльнулся, взглянув на позвоночник, грудную клетку, белеющие коленные чашечки, пришитые на черный хлопок.

      Повезло мне! Подумал он. Какое имечко! Том Скелтон. Для Хэллоуина лучше не придумаешь! Все тебя кличут – Скеле́т! Что же остается надеть?

      Кости.

      Бабах. Восемь дверей громыхнули и захлопнулись.

      Восемь мальчишек великолепно перемахнули через цветочные горшки, перила, увядшие папоротники, кусты, приземляясь на задубевшие, словно накрахмаленные, лужайки. Пытаясь урвать на скаку напоследок простыню, прилаживая последнюю маску, напяливая странные грибные шляпки или парики, крича в восторге от того, как ветер подхватывал их, подталкивая на бегу, или изрыгая мальчишечьи проклятия, когда маски слетали, или съезжали набок, или забивали ноздри запахом подкладки, словно горячим песьим дыханием. Или просто исторгали восторг от осознания своего существования и на свободе в эту ночь раздували легкие и надрывали глотки, чтобы вопить, вопить… вопиииить!

      Восемь мальчишек налетели друг на друга на перекрестке.

      – А вот и я – Ведьмак!

      – Пещерный человек!

      – Скелет! –