Оскомина. Леонид Бежин

еще, что в этом мистериальная сущность русской жизни, и ты у нас – законченный интеллигент, – наскакивал на него дед, уличая в том, что для военного он слишком падок на русские интеллигентские разговоры. – Раньше за тобой не замечалось.

      – Раньше все мы были другими. А какие мы теперь, мы еще сами не знаем, – отвечал на это Свечин.

      Словом, Александр Андреевич выбрал для себя войну – и в узком, и в широком смысле. И, находясь на этой позиции, он обретал пусть и неустойчивое, отчасти даже иллюзорное, но все-таки равновесие.

      Равновесие между добром и злом, которому приходится служить, раз уж с отречением царя и приходом большевиков оно стало неизбежным. Но служить не мирными усилиями, а поддержанием и распространением состояния войны, ее правильным истолкованием и выверенной стратегией, поскольку минус на минус дает плюс и благодаря войне Свечин оставался в плюсе.

      – Терпеть советы как неизбежное зло? – спрашивал его дед, не переносивший глаголов без дополнений.

      – Почему же только зло? Надеюсь, господа большевики и до чего-нибудь доброго в конце концов дозреют. И тогда мы с тобой покончим с войной, отложим карандаши, циркули, штабные карты, возьмем в руки оливковые ветви и станем миротворцами. Не зря же Дитрих фон Бюлов, умница, светлая голова, допускал, что вскоре войны станут бесполезным занятием ввиду возможности заранее надежно рассчитать результаты столкновения двух государств.

      – Вскоре ли?

      – Сроков не знает никто. Да и зачем тебе сроки? Делай что должен, и будь что будет.

      – Если самим создавать себе врагов и так играть со злом, то можно его и на свою голову призвать.

      – Можно, и очень даже. Кажется, у Чехова в рассказе врач отсасывал у больного дифтеритные пленки и сам заразился дифтеритом. Вот и мы с тобой отсасываем у больного общества со всей его революционной трескотней дифтеритные пленки, а такое безнаказанным не остается.

      – Что ж, поведут к оврагу?

      – А может, и в подвале шлепнут, как принято теперь говорить.

      – Все-таки самим врагов-то создавать не надо бы. – Дед кольнул Свечина остерегающим взглядом.

      – Ты это о чем?

      – О твоей распрекрасной фразе: «Маневр Западного фронта в середине августа 1920 года – наступление к нижней Висле – явился идеальной подготовкой польского контрудара».

      – Польский поход. Тухачевский.

      – Он тебе этого не простит.

      Свечин промолчал, поскольку все, что бы он ни сказал в ответ, не уменьшило бы правоты сказанного дедом.

      Как девка с матросом

      Дед не ошибся. Тухачевский запомнил и не простил Свечину его выпад.

      Впрочем, это и целенаправленным выпадом нельзя назвать, поскольку Свечин не то чтобы метил в Тухачевского и намеревался его свалить как соперника, а боролся с заблуждением, ошибочным пониманием стратегии, полководческой беспомощностью и несостоятельностью самими по себе.

      Но Тухачевский