На чужих условиях. Крис Карвер

алкоголя, казался большой квадратной черной дырой, над которой она висела, не представляя за что зацепиться.

      – Почему ты говоришь это, Тайлер?

      – Потому что он не стоит тебя. Всего того, что ты чувствуешь. Он не стоит этого.

      – Наверное, ты прав. Но что мне делать, если я родилась с осознанием того, что Килан – это часть моей жизни, причем, достаточно большая часть? Мама была права, мне почти восемнадцать, и я должна спуститься на землю, но когда я вижу его, меня перемыкает, как будто… Не знаю, внушение это или просто детская влюбленность. У меня такое чувство, что проблема в том, что он не знает меня. Как будто… Есть шанс, что все изменится, когда я покажу ему, какая я. Понимаешь?

      – Алви, – из горла Тайлера вырвался какой-то печальный смешок. – Это было бы потрясающе, но посмотри, он даже не пытается тебя узнать. Где он сегодня?

      – Ты ненавидишь его?

      – Да! И ты должна. Ему повезло получить тебя, но что он делает? Ты для него – просто подпись в контракте. Вынужденные звонки три раза в год и эти конфеты, которые он отправляет, чтобы развить у тебя кариес.

      – Ты говоришь это, потому что злишься, что у тебя не вышло с Бетани.

      Она сказала это и прикусила губу, понимая, что так нельзя. Нет. Не с лучшим другом. Тайлер дернулся, привставая.

      – У меня все вышло с Бетани! И выходило бы дальше!

      Она обхватила его за шею, притягивая к себе, заставляя уткнуться носом себе в плечо.

      – Тихо! Тшшш, прости. Прости меня… Ты прав. Слушай, я обещаю, что буду пытаться перебороть это в себе. Я не могу отказаться от Соглашения, от этого зависит не только моя жизнь, две семьи рассчитывают на этот Союз. Но я буду пытаться, слышишь?

      – Не дай ему привыкнуть к тому, что ты все стерпишь, Алви.

      – Хорошо. Я обещаю тебе, о’кей?

      – О’кей. Давай спать.

      – Хорошо. Мне уйти на другую сторону кровати?

      – Да, потому что от тебя несет.

      * * *

      Когда Килан проснулся, он был уверен, что мертв, потому что только мертвый человек может чувствовать себя настолько ужасно. Голова болела, тело болело, во рту ощущался привкус собственной крови и жуткого, жуткого похмелья.

      – Хайди, – позвал он и попытался встать с кровати. Его швырнуло в сторону, и он оперся ладонью о стену: вестибулярный аппарат давал сбой.

      Где-то в ворохе одеял, в углу дивана, на котором он спал, началось копошение, и потом голос Хайди – хриплый и заспанный – прокашлял:

      – Нет. Не зови меня по имени.

      – Почему?

      – Не знаю, но оно вызывает у меня приступы тошноты.

      – Хороший аргумент. Какого черта я здесь?

      – Не задавай вопросы. Меня от них тошнит.

      – Есть хоть что-то, от чего тебя не тошнит сейчас?

      – Я сомневаюсь в этом.

      Когда Хайди, наконец, вылезла из-под одеяла, она выглядела так, будто ее опустили вниз головой над пропастью и продержали так сутки. Килан хохотнул, потом почувствовал, что ему хочется пить и пошел на кухню.

      Плюсом было то, что в холодильнике оказалась газировка,