Охотник на ведьм. Ольга Баумгертнер

предназначался Доминику, то где кольцо Петра?

      Марьяна вынула точно такое же кольцо из кармана. Я положил оба кольца в портмоне к монеткам.

      – Если еще раз что-нибудь подобное выкинешь… Между тобой и мной – нет никого, кто бы мог помешать, тем более из совета.

      Я толкнул дверь лавки.

      – Неблагодарный ублюдок!

      Я остановился, прикрыл дверь и вернулся к ней. Девушка попятилась.

      – Ты кому-нибудь еще хочешь отомстить кроме меня?

      Она молчала. Я резко шагнул к ней, схватил за горло и прижал к стене.

      – Я предупреждал тебя насчет твоих друзей? – пошипел я зло. – Предупреждал?! Какого черта они оказались не в то время не в том месте?!

      Она всхлипнула, закрыла глаза, и слезы побежали по ее бледным щекам. Я выпустил девушку и было отступил, но теперь она вцепилась в меня, уткнувшись лицом в плечо и рыдала. Я процедил проклятие и уже мягко прижал к себе и успокаивающе провел по ее черным густым волосам. Наконец, она немного успокоилась, подняла ко мне заплаканное лицо.

      – Зачем, Янош? Зачем ты это делаешь?

      – Я…

      Мы не успели опомниться, как нас притянуло друг к другу, наши губы встретились. Но спустя пару долгих минут она меня оттолкнула.

      – Уходи сейчас же, – выдавила она. – Это все полнолуние…

      И оттерла губы рукавом.

      – Извини… – я развернулся и вышел вон.

      3. Полнолуние

      Первым делом, придя домой, я снял и встряхнул пальто. Послышался возмущенный писк, и из него кубарем вывалился на пол чертенок.

      – Мог бы повежливее, Янош, – произнес он своим глумливым голоском и заскочил на диван.

      – Да неужели? – я сцапал его за шкирку и потащил в ванну.

      – Нет, Янош, только не мыться! – завопил чертяка.

      – Чтобы у меня опять вся квартира псиной провоняла?

      Я заткнул в раковине слив, раскрыл на всю мощь кран и ливанул под водяную струю приличную порцию шампуня. Потом, засомневавшись, высыпал туда же полпачки стирального порошка и утопил в пене вопящего черта. Я бы и в стиралку мог без зазрения совести его запихнуть, если бы не был уверен, что тот без труда оттуда смоется. А так я его хоть за загривок крепко держал. Всласть поизмывавшись над чертом, я прополоскал его, замотал в полотенце для рук и поставил на закрытую крышку унитаза. С обвисших его острых ушей текла вода, шерсть слиплась и он стал казаться совсем маленьким, тоненьким, хрупким существом. Но я знал, насколько все это обманчиво. Сам он морщил мордочку, чихал, фыркал и сморкался в край полотенца. Под копытцами натекла лужица, в которой плавала кисточка хвоста. Я вгляделся в цвет подсыхающего меха. Он становился ржаво-рыжим.

      – Я думал, ты Черныш, – заметил я.

      – Он остался у Элишки, – насупился чертик. – За то время, как мы жили с тобой, мог бы и научиться нас различать.