Последний Иерусалимский дневник. Игорь Губерман

лишь заброшенный подвал,

      и нет уже душевного тепла,

      которое я раньше раздавал.

      «Хоть не встречал я привидений…»

      Хоть не встречал я привидений

      за годы долгие, что прожил,

      боюсь я призраков и теней,

      хотя я их не видел тоже.

      «Со спорщиками раньше был я дружен…»

      Со спорщиками раньше был я дружен,

      а нынче – молчаливый инвалид:

      мой умственный желудок перегружен,

      мыслительный запор меня томит.

      «Легко, вольясь в людскую реку…»

      Легко, вольясь в людскую реку,

      прильнуть к дыханию угарному;

      уютна стадность человеку,

      особенно – лицу бездарному.

      «Кто в суете и круговерти…»

      Кто в суете и круговерти

      без мельтешенья жить не может —

      наверно, он и после смерти

      чертей в аду собой тревожит.

      «То хлипких знаний фанаберия…»

      То хлипких знаний фанаберия,

      то чувства жизни торжество;

      как совместить, что в Бога верю я,

      но думаю, что нет Его?

      «Когда гнетёт меня печаль…»

      Когда гнетёт меня печаль

      и настроение недужное,

      беру стакан, но лью не чай,

      а нечто более мне нужное.

      «В Австралии резвятся кенгуру…»

      В Австралии резвятся кенгуру,

      на севере медведи ищут мёд,

      а мне никак сегодня поутру

      лень вязкая подняться не даёт.

      «Младенцем сосал материнскую грудь…»

      Младенцем сосал материнскую грудь

      и рад был пелёнкам сухим,

      и вовсе не думал, что жизненный путь

      окажется долгим таким.

      «Я прошлые не помню склонности…»

      Я прошлые не помню склонности,

      в былом поддержку не ищу;

      о состоянии влюблённости

      я только изредка грущу.

      «Навряд ли мои предки унывали…»

      Навряд ли мои предки унывали

      в заполненные хлопотами дни;

      я думаю, в местечках торговали

      мечтами и надеждами они.

      «Когда совсем удача рядом…»

      Когда совсем удача рядом,

      и надо чуть ещё сноровки,

      то ухватить полезно взглядом,

      не сыр ли это в мышеловке.

      «Всё как-то стало безотрадно…»

      Всё как-то стало безотрадно,

      свихнулась жизненная ось;

      живи я стайно или стадно —

      гораздо легче мне б жилось.

      «Дымит завод. Растут дома…»

      Дымит завод. Растут дома.

      Свет побуждает к жизни тьму.

      Мир не сошёл ещё с ума,

      но явно движется к тому.

      «Я наделён образованием…»

      Я наделён образованием

      и грустью о его излишности,

      что служит веским основанием

      глухого чувства никудышности.

      «Я был бы просто подлецом…»

      Я