Песчаная роза. Анна Берсенева

с картинно распахнутыми объятиями идущий к ним между рядами белых столов.

      Его Соня не видела за все эти годы ни разу, но, в отличие от первой с ним встречи в буфете Музея Пушкина после записи «Культурной революции», давно уже знала, как его зовут и кто он такой. Михаил Антонович Дерюгин был известным человеком еще во времена ее работы в Издательском доме Шаховского. Теперь же она видела его на экране каждый раз, когда включала телевизор, то есть буквально каждый. И не в передачах канала «Культура», а в политических ток-шоу, одно из которых он даже вел. В содержание этих передач она не видела смысла вникать не из отсутствия социального чувства, а просто оттого, что после пяти минут просмотра голова у нее начинала гудеть от истошных криков и злобных угроз, из которых эти шоу сплошь состояли. Дерюгина там представляли как директора национального института мировой экономики. Название звучало, на ее вкус, бессмысленно, но на вкус других людей, наверное, солидно.

      Он подошел к их столу и сел на свободный стул. Показалось, что не прошло почти двадцать лет с их первой встречи. Соне почему-то стало от этого не по себе.

      – А ты по-прежнему в Москве, и все та же красивая девушка с тобой, – с непонятным удовлетворением произнес Дерюгин.

      Тоже, значит, вспомнил ту встречу в буфете, бесконечно давнюю, и тоже так, будто она была вчера. Хотя он-то наверняка встречался с Борисом и после, и не раз: в медиа Шаховского были представлены все сколько-нибудь заметные политические фигуры, и Дерюгин тоже.

      – Привет, Миша, – ответил Борис.

      И замолчал. Но если он расчитывал, что его молчание покажется Дерюгину красноречивым и тот уйдет, то явно ошибся. Дерюгин придвинул к себе меню и спросил:

      – Что посоветуешь? Говорят, здесь кухня отменная.

      – Ничего не посоветую. – Борис поднял руку, подзывая официанта. – Мы уже уходим.

      – А что так?

      – Как?

      – Пренебрежительно.

      – Ничего пренебрежительного. Пообедали и уходим.

      – Мы с тобой десять лет, между прочим, не виделись.

      – Ну и что? – Шаховской пожал плечами. – Мы и раньше виделись не часто.

      – Однако же ты от меня не шарахался.

      – Миша, тебе что надо? – поморщился Борис. – Счет, пожалуйста, – сказал он подошедшему официанту.

      – А что мне от тебя может быть надо? – ухмыльнулся Дерюгин. – Уже ничего. Ты, Боря, теперь никто. Частное лицо.

      – Так частное лицо или никто?

      Голос Бориса почти не изменился, но Соня слишком хорошо его знала, чтобы не расслышать этого «почти».

      – У нас это одно и то же, – ответил Дерюгин. – Да и у вас, думаю.

      – Ошибаешься.

      Что Борис разозлился, можно было понять только по тому, как мгновенно посветлело его лицо. Видно, злость на то, что было не в словах даже, а в самой сущности Дерюгина, имела более сильную физическую природу, чем загар.

      – Это ты ошибаешься, Боря, – медленно, растягивая слова и чуть пришлепывая пухлыми губами, проговорил