Темный карнавал. Рэй Брэдбери

не выспится.

      Двадцать минут спустя оклахомец, потревоженный всякими звуками и шевелениями, оторвал от подушки хищное, как у стервятника, лицо – и ошалело моргнул.

      – Леота, ты все еще не спишь? Сколько раз тебе еще говорить, чтобы ты выключила свет и шла спать! Чем ты там занимаешься?

      То, чем она там занималась, было прямо-таки налицо. Ползая на своих шершавых четвереньках, она установила рядом с надгробием банку со свежесрезанными красными, белыми и розовыми геранями, и еще одну, жестяную, со свежесрезанными розами – у подножия воображаемой могилы. На полу лежали ножницы, на которых еще сохранились капли росы после того, как она срезала ими ночью на улице цветы.

      Теперь Леота шебуршила по яркому линолеуму и потертому ковру какой-то карликовой метелкой, и при этом молилась – шепотом, чтобы муж не разобрал слов. Поднявшись, она осторожно переступила через могилу, чтобы не осквернить погребенного, и прошла через комнату, держась от этого места как можно дальше.

      – Ну вот, дело сделано, – сказала она и, погрузив комнату во тьму, легла на ноющие пружины, которые заныли как раз в унисон с вопросом мужа:

      – Господи, какое еще дело?

      И Леота, глядя куда-то в темноту, ответила:

      – Никто не сможет покоиться с миром, если прямо над ним спят какие-то чужие люди. Я загладила свою вину перед ним, украсила его ложе цветами, а то, мало ли, будет тут греметь костями всю ночь…

      Ее муж посмотрел на место, в котором она была расположена в темноте, и не смог придумать ничего путного, что бы сказать ей в ответ. Только выругался, что-то простонал – и погрузился в сон.

      Не прошло и получаса, как Леота схватила его за локоть, повернула к себе, чтобы добраться до одного из его ушей, и стала торопливо и зловеще шептать в него, как человек, который кричит в пещеру:

      – Уолтер! Проснись, проснись!

      Кажется, она собралась заниматься этим всю ночь – просто чтобы испортить его крепкий здоровый сон. Он отпихнул ее.

      – Что случилось?

      – Мистер Уайт! Мистер Уайт! Призрак!

      – О господи, ложись спать!

      – Я не шучу! Сам послушай!

      Оклахомец прислушался. Из-под линолеума, где-то метрах в двух вниз от этого места, глухо, как сквозь вату, доносился жалобный мужской голос. Слов было не разобрать – лишь скорбные стенания. Оклахамец сел в постели. Уловив его движение, Леота взволнованно прошипела:

      – Ты слышал, слышал?

      Оклахомец поставил ноги на холодный линолеум. Голос внизу перешел на фальцет. Леота начала всхлипывать.

      – Заткнись же, дай послушать, – прикрикнул на нее муж.

      Наступила тишина со стуком сердец, и он прислонил ухо к полу.

      – Цветы не опрокинь! – проорала Леота.

      – Заткнись! – гаркнул он, и снова вслушался в пол.

      После чего чертыхнулся и снова влез под одеяло.

      – Это просто какой-то мужик внизу, – проворчал он.

      – Вот именно. Мистер Уайт!

      – Нет, это не мистер Уайт. Мы на втором этаже многоквартирного дома, и у нас есть