Сестра самозванца. Владимир Александрович Андриенко

крепкий панцирь – дороги были неспокойны. Всюду шалили разбойники и часто резали путников, коли те без большой охраны путешествовали. А откуда у Шишкина люди для охраны? Каковы его прибытки? Токмо один слуга, что был и за возницу, и за конюха, и за конвоира.

      Но все равно отправился дьяк в путь. Пора было заставить Фортуну повернуться к нему лицом. Может она сама и дала ему возможность наверстать упущенное?

      К самому царю Борису Федоровичу намеревался пробиться пронырливый дьяк и первым доложить про открытую им измену на великого государя.

      Появился в пределах земель Речи Посполитой некий человек, назвавшийся именем царевича Димитрия Иоанновича. Дескать, не был он убит тогда злодеями в Угличе, но был спасен верными слугами и до сроку скрывал своё истинное прирождение (происхождение).

      Был тот самозванец принят в замке князя Острожского. А затем и князя Вишневецкого. Слышно было, что заинтересовала особа сего человека и короля Сигизмунда Третьего…

      ***

      Попал к дьяку опросный лист попа, которого повязали в государевом кабаке за поносные слова на царя Бориса Федоровича.

      – Что сие за бумага? – спросил Шишкин у подьячего.

      – Дак поп безместный Васька Шугаев набуянил во хмелю. Сие не в первый раз он за караул угодил.

      – Но отчего к нам сия бумага пришла? Поношение государя не наше дело.

      – Дак поп сей не прост. Он родня владыки новгородского. Вот его и спровадили к нам, – ответил подьячий.

      – Но коли он родня владыке, то отчего поп сей без места обретается?

      – Да владыко наказал его за пьянство. Больно поп Василий любит зелено вино. Но разбойного приказу дьяк опасается сего попа трогать и потому нам сие дело сплавил.

      – Мало мне опалы царской. Еще и сие дело.

      – Дак прикажи попишку отпустить, а бумаги в огонь. И всего делов!

      – А чего же дьяк разбойный сего сам не сделал? – спросил Шишкин.

      – Дак осторожен он. Мало ли как дело повернется. А так передал нам лист и умыл руки.

      Стал Шишкин читать опросный лист со вниманием. Выходило, что не просто ругнул поп государя Бориса Федоровича, но сказал «слово и дело».

      – Отпустить говоришь? – Шишкин посмотрел на подьячего. – Ты меня к нему сведи нынче. Я сам опросный лист составлю.

      – Пытать станешь?

      – Нет, – сказал Шишкин. – Покуда без пытки обойдемся.

      И вскоре Шишкин имел в подземельях разговор с дородным попом. Никого при сем разговоре не было.

      – Ты стало «слово и дело» знаешь? – спросил дьяк.

      – Сболтнул спьяну, – угрюмо ответил поп.

      – Дак и мне про сие расскажи. Что знаешь? Повинись.

      – Ничего не знаю. Просто сболтнул. Мало ли? Чего спьяну не скажешь?

      – Ты, мил друг, не понял куда попал? Не впервой тебя ловят. Про то мне известно. Но ныне ты сказал про изменное дело. И я про сие дело хочу все знать. Коли скажешь добром, прикажу отпустить. А коли нет, то все одно скажешь с пытки. Но тогда отпустить