Гамлет, отомсти!. Майкл Иннес

суету – как некий «разгул» разговоров. Серьезных, несерьезных, праздных, относящихся к «Гамлету» и не относящихся к нему, общих и с глазу на глаз, продолжительных и отрывочных – разговоров по любому поводу и без. Большинство из них забывались на следующий день. Однако вскоре обстоятельства заставили Готта вытаскивать их разрозненные отрывки из глубин забвения, просеивать и анализировать так, как он не делал никогда раньше.

      Утро субботы началось со встречи с Чарлзом Пайпером в их общей ванной.

      – Обычно, – начал Пайпер, открывая краны, – после горячей ванны у меня получается написать от пятисот до восьмисот слов.

      – А у меня, – ответил Готт, неосторожно выступив в роли собрата по перу, – вдохновение случается после бренди и оладий.

      – Действительно… оладий? Вот уж не слышал. – Пайпер смотрел на Готта, словно на экспонат в музее Виктории и Альберта. – А что побудило вас писать детективы? – с вежливым интересом спросил он.

      – Моральные соображения. Попытка несколькими часами развлечения искупить многие часы скуки.

      После секундного размышления Пайпер мысленно положил этот ответ на одну из полочек: «Увиливание», «Неудачная шутка» или «Академическая психология». После этого он продолжил «допрос».

      – Не кажется ли вам, – торжественно спросил он, – что собственно беллетристика и повествовательная мелодрама суть абсолютно разные жанры?

      – Сомневаюсь, что между ними существует абсолютная грань. Диккенс использовал некий гибрид романа и мелодрамы – и весьма успешно. – Готт прервался, чтобы включить душ. – Разумеется, в беллетристике повсеместно используются кисти потоньше. Там избегают ярлыков, кроме тех случаев, когда они функционально необходимы: горячо, холодно. Мелодрама основывается на больших и заметных ярлыках: коврик у ванны. Никакой аристократической сдержанности.

      С этими словами Готт указал на некрашеный пробковый прямоугольник у своих ног. Пайпер, снова взяв паузу для некой маркировки, перешел от вопросов к утверждениям:

      – Я думаю, что они происходят из различных отделов мозга. Беллетристика исходит из того, что называется «воображением». Мелодрама исходит из «прихоти». Это некое бурление примитивных инстинктов, праздник подсознательного, фантазия.

      – По-моему, вот концепция романа, – сказал Готт, простодушно-восхищенно посмотрев на Пайпера. Однако тот, чуть помешкав, чтобы черкнуть «ирония» в невидимом блокноте, развил свою мысль.

      – Я вижу разницу между своей жизнью наяву и во сне. Жизнь наяву посвящена образному «сочинительству», где главную роль играют ценности. Но в моих снах, как и в мелодраме, ценностей очень мало. Там все на уровне выживания. Нападение и бегство, охота, заманивание и хитрость. Постоянное осознание физических действий и материальных объектов как неких элементов поединка. И разумеется, неотступное чувство неизвестности и таинственности, сопровождающее сны. Если бы я писал мелодрамы,