Столетие французской литературы. Кануны и рубежи. В. В. Шервашидзе

устремившийся навстречу неизвестным путям, является метафорой поэтического эксперимента Рембо, отправившегося «в плавание за неизвестным»:

      Теперь я весь свой груз спустил бы задарма –

      Фламандское зерно и английские ткани.

      Пока на берегу шла эта кутерьма,

      Я плыл, куда несло, забыв о капитане.

Пер. Д. Самойлова

      «Очеловеченный», «пьяный» корабль запечатлевает образы-видения. Предметы наделяются несвойственными им признаками и качествами, рождая картины – фантасмагории, «ландшафт видений»:

      Я видел низких зорь передрассветный сон,

      Сгущенный в синяки мистических видений,

      Я бредил о снегах в зеленоватой мгле,

      Я подносил к очам морей мои лобзанья:

      Круговращенье сил, неведомых земле,

      Певучих фосфоров двухцветные мерцанья.

      Возникающие в результате невероятные аналогии и метафоры выполняют функцию символических соответствий, отождествляемых Рембо с «неизвестным».

      «Пьяный корабль» – переходный этап от раннего периода ясновидения к зрелому, отмеченному созданием «Последних стихотворений» (1872) и поэтического сборника «Озарения» (1872). В этих произведениях поэзия теряет многочисленные очертания определенного душевного состояния, как это было в «Пьяном корабле». Разрывая с романтической традицией, Рембо переосмысляет орфическую функцию поэта-медиума, «устами которого говорит Бог». Он сравнивает себя с инструментом, с «флейтой богов», на которой играет неведомый музыкант; и неверно говорить: «Я мыслю», следовало бы сказать: «Мной мыслят… Я есть некто другой». Исповедальности и «божественному вдохновению» романтиков Рембо противопоставляет роль поэта – транслятора, бесстрастно регистрирующего «голос мировой души». Этим обусловлено отсутствие личных местоимений и использование безличных конструкций в «Озарениях» (стихотворение «Отъезд»):

      Довольно видено. Виденья являлись во всех обличьях.

      Довольно слышано. Гул городов по вечерам,

      под солнцем, – вечно.

      Довольно познано. Все остановки жизни. О, зрелища и звуки!

      Теперь отъезд к иным шумам и ощущеньям.

«Отъезд». Пер. Н. Стрижевского

      «Исследование неизвестного, – отмечал Рембо, – требует поиска новых форм». Даже Бодлер – «первый ясновидец», «король поэтов» был для Рембо «слишком художником», стесненным в своем провидческом даре канонами романтической риторики. Поэзия Рембо не конкретизирует «неизвестное», а рождает ощущение тайны, используя суггестивную силу слова.

      Слово в «Озарениях», лишенное семантической функции, наделенное суггестивностью, пластическое, музыкальное. «Я записывал голоса безмолвия и ночи, пытался выразить невыразимое. Запечатлевал ход головокружения» («Словеса в бреду», пер. Ю. Стефанова). Превращая предметный мир в чувственно воспринимаемое неизвестное, Рембо создает поэзию, основанную