Пичугин М. П. Воспоминания о Великой войне. Ирина Николаевна Пичугина-Дубовик

тогда мы грянем и как буря сметем все фашистские и империалистические силы Европы. Силы наших врагов тают, а наши силы возрастают!»

      «Твоими бы устами, да мед пить», – подумал я.

      Утром 22 июня бедный лектор, услышав в гостинице по радио голос В. М. Молотова о нападении на нашу страну фашистской Германии, «как буря» ринулся обратно в Свердловск, не заходя в райком ВКП (б).

      Все последующие сутки, затем еще сутки, в райкоме никто не ложился спать, «бодрствовали», как будто от того что либо менялось в общей обстановке. Мне все же казалась смешной эта наивная бдительность.

      Я отчётливо понимал, что война будет длительной, а не сутки или двое, как думали мои молодые коллеги.

      5 августа 1941 года меня вызвал к себе первый секретарь райкома А. Паршуков. Произошел короткий разговор:

      «Михаил Павлович! Уральский военный округ требует дать им от нашего района одного товарища в звании батальонного комиссара. Помимо тебя нет никого в районе в таком звании. Что ты думаешь?»

      Я ответил, что моя жизнь принадлежит Родине. Куда меня необходимо послать, туда я и готов отправиться.

      Паршуков рассмеялся:

      «Михаил Павлович, дорогой мой! Да тебя совсем никто не думает посылать на фронт, какой уж из тебя солдат – сорок восемь лет, больное сердце. Нет-нет, тут совсем другое имеется ввиду. По секрету сообщу тебе, что тебя хотят использовать комиссаром окружного госпиталя в Свердловске. Сам я был комиссаром госпиталя в Финскую войну. Работа очень интересная, условия хорошие, приличный оклад и я потому и не задерживаю твою кандидатуру, что считаю сделать тебе лучше. С работой, я уверен, ты справишься вполне. Ну как, согласен?»

      «Лучше бы послали меня на фронт, – возражал я, – не люблю я тыл, всегда как-то презирали тыловиков в Первую мировую войну».

      Паршуков улыбнулся:

      «Да ты, брат, все еще храбришься. Но нет, пусть молодежь пока повоюет. А старики уж потом пойдут на фронт, в крайнем случае. Так, решено?»

      «Ладно, – промолвил я, – пусть используют, где лучше для дела.»

      Комиссий медицинских я никаких не стал проходить. Но в моих военных документах значился миокардит первой степени, значит ограничено годен.

      Года два до того меня тщательно осматривал лучший врач Ирбитской больницы, Зубов. Говорил: «Э, батенька мой, из Вас никакого солдата больше не выйдет, сердце слабо работает.

      …Спокойствие, меньше работать, не курить, не пить и, главное, режим!»

      Да-а… Впоследствии, в 1943—44 годах, будучи партизаном, я делал переходы в летнюю ночь по пятьдесят – шестьдесят километров, до десяти километров в час, то есть – бегом всю ночь. И почти каждый раз на бегу вот этот разговор с врачом Зубовым приходил мне на память…

      Дома мой призыв в Армию встретили очень спокойно. Все были уверены, что я буду служить в городе Свердловске, прилично получать, опасности никакой. Младший сын мой, Вовка, которому было семь лет, смотрел на меня с некоторым