Совдетство 2. Пионерская ночь. Юрий Поляков

послал к родне сказать, что врач скоро будет. Народу, пока мы отсутствовали, собралось еще больше, судачили, охали, сочувствовали, советовали сделать искусственное дыхание или дать нитроглицерин.

      – Да уж все, что можно, дали! Какое искусственное дыхание? Он же не утопленник! – огрызнулась тетя Валя.

      – Ну что? – спросила Лида, увидев меня.

      – Вызвали, едет, – со значением ответил я.

      – Едет! – громко повторил Сашка. – Я первый увижу!

      Он, как на стуле, устроился на высоком пеньке. Оказалось, береза, возле которой упал дед, была не раздвоенная, а растроенная, просто один ствол зачем-то спилили, возможно, он слишком низко наклонился над дорожкой и мешал проходу, в результате получилось высокое сиденье, вроде тех, что торчат у стойки бара в кинофильмах про иностранную жизнь. Жоржик лежал серо-бледный, с закрытыми глазами, судорожно дышал, одной рукой прижимая мокрое полотенце к груди, а другой вцепившись в траву. Я заметил глубокие рытвины в земле под его пальцами. Бабушка стояла перед ним на коленях у изголовья и гладила по голове, по редким влажным волосам:

      – Потерпи, потерпи, милый! Доктор едет!

      – Ага, улита едет, когда-то будет… – прошелестел кто-то в толпе. – Нет, не жилец…

      И тут дядя Юра, сумрачно-гордый, растолкав ротозеев, привел маленькую строгую врачиху в белом халате, с чемоданчиком. На шее у нее висело медицинское приспособление для прослушивания организма: две изогнутые никелированные трубки с черными насадками для ушей сходились в тонкий оранжевый шланг, заканчивавшийся круглой металлической подошвой, которую прикладывают к груди: «Дышите! Не дышите!»

      – Все отошли! – строго приказала докторша. – Театр вам тут, что ли? Ему и так воздуха не хватает…

      Толпа, кажется, затаила дыхание, чтобы не отнимать кислород у несчастного, но не разошлась. Врачиха присела рядом с Жоржиком, нащупала пульс, заглянула, подняв ему веки, в глаза, а потом вынула у него из-за пазухи мокрое полотенце и прослушала его грудь.

      – Как вы себя чувствуете? – громко спросила она.

      – Больно дышать… – прошептал он.

      – Ясно. Раньше он на сердце жаловался?

      – Жаловался, – всхлипывая, сообщила бабушка.

      – А вы ему кто?

      – Жена я ему, – как-то неуверенно ответила она.

      – Поедете с нами! Забираем.

      Она встала с колен и махнула рукой – толпа раздалась. На шоссе у кареты скорой помощи стоял, опираясь на толстый дрын, здоровенный дядька в белом, напоминающий издали гипсовую девушку с веслом в парке. Увидев знак, он быстро побежал к нам наперевес с дрыном, оказавшимся свернутыми брезентовыми носилками. Их раскатали и сообща, бережно, поддерживая голову, уложили на них Жоржика.

      – Кто поможет нести? – спросила врачиха. – У меня сегодня один санитар.

      – Я! – вызвался Башашкин. – А что с ним все-таки, доктор?

      – Окончательно покажет кардиограмма. Похоже на инфаркт. Скорее, скорее! Иван Григорьевич, понесли уж! Не видишь, что ли!

      Лида хотела на ходу застегнуть распахнутую рубашку Жоржика, но врачиха одернула:

      – Не надо, будем колоть!

      12

      В