Совдетство 2. Пионерская ночь. Юрий Поляков

удивился Тимофеич, обернувшись к сестрам. – До футбола еще час!

      Лида с тетей Валей только пожали широкими и острыми плечами пиджаков. Но скоро недоумение сменилось испугом: бегун начал крениться на бок, потом зашатался, запетлял и с треском рухнул в кусты у большой раздвоенной березы. Когда мы, запыхавшись, подбежали, он, страшно бледный, лежал навзничь, одной рукой держась за грудь, а второй царапая землю. Отец, поспевший первым, склонился над упавшим и шарил в его карманах:

      – Где этот чертов валидол?! Петрович, куда ты его засунул?

      – Жоржик, что с тобой, миленький? – зашлась бабушка, став перед ним на колени.

      – Сердце печет… Больно!

      – Мама, на нем же лица нет! – ахнула Лида, готовясь зарыдать.

      Я посмотрел: лицо, конечно, на Жоржике было, но почти неузнаваемое, серое, как осиное гнездо, а нос, обычно красный, мясистый, побелел и заострился.

      – Надо срочно мокрую тряпку к груди приложить и под голову что-нибудь, повыше! – распорядилась тетя Валя и, поискав в сумке, сунула мне в руки вафельное полотенце. – Намочи где-нибудь, скорее?

      – В луже?

      – А хоть и в луже!

      – Погоди, боржом оставался, – напомнил Башашкин и дрожащими руками вылил на ячеистую материю шипящую воду.

      Потом, мешая друг другу, расстегнули ему ворот, засунули под рубаху мокрое полотенце, и я заметил, что волосы на груди у деда совсем седые. Тимофеич нашел в кармане трубочку валидола, вытряхнул на ладонь большую белую таблетку и вставил в синие губы Жоржика.

      – Под язык! Сейчас отпустит…

      – Душно… – Жоржик стал по-детски чмокать, рассасывая лекарство.

      Бабушка Маня тем временем сняла со старшей дочери накинутый на плечи коричневый пиджак, скомкала и хотела подсунуть Жоржику под голову, неудобно лежавшую на бугристом корне. Но тетя Валя отобрала:

      – Мама, ну зачем? Потом же не отчистишь. Одеяла есть!

      Достав из сумки, она подложила сложенную в несколько раз байку под затылок. А тем временем вокруг собирался народ. Люди шли после пикника к троллейбусу, останавливались из любопытства, скапливались, расспрашивали друг друга, высказывали догадки, сочувствовали, советовали, проявляя отзывчивость и медицинские познания.

      – Выпил лишку. Бывает. Отлежится и встанет.

      – Да не похож он на пьяного: краше в гроб кладут!

      – Не теряйте времени, скорую вызывайте! Немедленно!

      – А вы врач?

      – У меня брат – врач!

      – Пошли! – позвал меня Башашкин, кивнув на дома. – Там вроде телефон был!

      – Мусор захватите. – Тетя Валя сунула нам газетные свертки.

      Мы побежали к шоссе. На углу в самом деле стояла будка с распахнутой дверцей и выбитыми стеклами, из трубки, болтавшейся на толстом проводе, доносился вместо гудка какой-то скрип. Батурин постучал по рычажку, несколько раз дунул в мембрану, хрястнул кулаком по аппарату и выругался:

      – Раскурочили, гады! Надо по квартирам пробежать, может, у кого-то дома телефон есть…

      – А вон! – показал