Смертень. А. Коробов-Латынцев

сложнее. Те друзья, которые у Евгения были, заводились им не на время, сдать никуда их было нельзя, это были близкие сердцу люди, причем единственно близкие на всем белом свете. Расставался он с ними тяжело, но делать было нечего – его тянуло куда-то. И он поехал.

      Дорога была хороша. Зимняя железная дорога всегда ассоциировалась у Евгения с чем-то волшебным. Да и саму зиму Евгений любил. Он даже благодарен был теперь всей этой возне с работой, которая продлилась целых полгода после защиты диссертации и отняла столько сил. Но зато иначе его путешествие пришлось бы на летнее время, и в поезде бы стояла жара, духота, пот, липкие кожаные сидушки, мухи, ночью комары… Жуть, короче. А сейчас за окном красота: белые сопки среди сибирских пустынь, как будто вершины айсбергов в океане или затонувших островов, или как будто это гигантские окаменевшие тела каких-то древних великанов, вросших в землю… Такой Евгений и помнил Сибирь, когда уезжал отсюда мальчишкой по зимней железной дороге.

      Евгений не связывал свою дальнейшую жизнь с определенным местом и с определенным делом. Впрочем, это не исключало того, что всю оставшуюся (долгую ли? короткую?) жизнь он проведет в лесничей избушке на краю света…

      Именно в такой избушке Евгений провел зиму. Ему очень повезло, и его взяли почти сразу же, без бюрократической тягомотины с документами, с оформлениями. Даже без особых навыков в деле. Впрочем, везением это казалось только Евгению, а для лесничего управления по городу Чита это выглядело иначе: просто нашелся чудак, который согласился отправиться в самую тайгу на всю зиму следить за лесом, сопками, зайцами-белками, браконьерами и прочее и прочее. А если проще – просто сидеть в избушке, всю долгую забайкальскую зиму, без света, без отопления, без интернета, да без всего (и вместе с тем со всем!), и смотреть в окно, не подстрелил ли браконьер медведя, не съел ли медведь браконьера, или зайца, или еще кого-нибудь. Так полагалось по должности, просто потому что должность была и, следовательно, должен был быть человек по должности. И вот он нашелся.

      Двести коррелометров от города, в самую тайгу, по уже густо навалившему снегу, и вот Евгений очутился перед своей избушкой. Вместе с водителем из пазика выгрузили несколько ящиков с крупами, консервами и прочими припасами. Из вещей Евгения – его большой походный рюкзак да чемодан, все его пожитки. Водитель, старикан, подарил пачку папирос, видимо, пожалев молодого пацана (на вид Евгению было лет 20, а если бы не борода, то и того меньше можно было дать), который, по его мнению, не понимал, на что идет. Евгений не курил, но папиросы взял, потому что очень уж по-отечески ему их вручил старикан. Пожав старику руку, Евгений проводил его машину. Долго смотрел ей вслед. Минуты две затем озирался кругом. Чувство гордости за себя, сильного и смелого, молодого и отчаянного, придавило грудь Евгению. И вдруг внезапно ему почему-то захотелось заплакать.

      Отдышавшись и припрятав кое-как от самого себя вдруг возникшее и смутившее его чувство, Евгений зашел в свою