…И грянул гром. Фридрих Незнанский

месте едва ли не портативного «Сокола».

      – Грязнов привез. Сказал, чтобы глаза не портил.

      – Денис?

      – Да нет, Славка.

      Явно удовлетворенная ответом, Ирина Генриховна присела на стул в изголовье, поставила на колени впечатляющий, битком набитый целлофановый пакет.

      – Слушай, Шурик, я тут тебе кое-что принесла…

      – Ирка… – взмолился Турецкий, – ну я же тебя просил. Мне уже складывать жратву некуда, медсестрам раздаю. Ты каждый день носишь, Грязновы с Меркуловым чуть ли не целый холодильник всякой всячины натащили. Что ты, на откорм меня поставила? Я ж ведь этак могу и в ожиревшего импотента превратиться.

      – Ну до импотента тебе еще далеко, – успокоила Турецкого Ирина Генриховна, – хотя и жалко, что далеко. Будь ты импотентом, я бы тебя еще больше любила. А что касается домашнего бульона из петелинской курочки, да опять же домашних пельменей, от которых ты аж трясешься, то, думаю, они не помешают.

      – Так оно бы… к пельмешкам…

      – Перебьешься. К тому же, насколько я знаю Грязновых с Меркуловым, вы уже успели и телевизор этот обмыть, и за твое выздоровление выпить.

      – Иришка… – устыдил жену Турецкий, принюхиваясь к запаху наваристого, еще горячего бульона, термос с которым уже громоздился на тумбочке. – Конечно, коньячку армянского по пять граммулек выпили, но только в пределах допустимой нормы.

      – А кто вашу норму мерил?

      – Ирка, прекрати! И давай-ка лучше рассказывай, как там наша Нинель. Всего лишь три дня, как не видел, а уже кажется, что целая вечность пронеслась.

      – С дочерью, слава богу, все в порядке, а вот… И Ирина Генриховна вкратце пересказала все то, что услышала от матери Чудецкого. Замолчала было, покосившись на мужа, однако не удержалась, добавила:

      – Боюсь я за него, Шурик. Очень боюсь. Парень-то хороший, да и как музыкант… В общем, боюсь.

      – Так ведь взрослый уже парень, пора бы и своим умом жить.

      Она полоснула по лицу мужа пристальным взглядом и негромко произнесла:

      – Насколько я знаю, лично ты начинаешь трястись относительно дочери уже после девяти вечера.

      – Так ведь она еще несовершеннолетняя, – парировал Турецкий. – К тому же девочка.

      – А он мальчик! К тому же музыкант. И в эти годы у них особенно сильно проявляется тяга ко всякого рода музыкальным тусовкам. А там… сам знаешь…

      – Травка и легкий кайф?

      – Не ерничай.

      – Даже так? – удивился Турецкий. – Так ведь ты же сама пыталась оправдать как-то ту попсу, которая сидит на колесах или не может выйти на сцену без понюшки белого порошка.

      – Ну, видишь ли, – стушевалась Ирина Генриховна, – ты одно с другим не путай. А если не хочешь помочь…

      – Ты того, не кипятись особо, – тронул ее за колено Турецкий. – Чем можем, поможем.

      Она погладила его по руке:

      – Спасибо.

      – Спасибом не отделаешься. И пока что я еще не импотент…

      – Дурачок.

      – А вот за «дурачка» еще один штрафной балл, хотя… – И засмеялся радостно: