Под открытым небом. Том 2. Александр Станиславович Малиновский

своего мягкого характера шугануть старого. Чтоб не баламутил… Обозвал только дедом Щукарём.

      Проняй не обиделся:

      – Разве я так просто балагурю: глубину вопросов никто не постигает, вот беда какая… В метриках всем понаписали при рождении, когда и где кто родился. Они и успокоились на всю жизнь. Но ведь не написали никому: для чего родился, зачем? А надо понять, зачем родился. И зачем, для чего вершится всё. А так, ядрёная балалайка, пробренчишь попусту всю жизнь…

      XVIII

      – Никак не привыкну: ты такой впечатлительный, как ребёнок. Сдерживаешь часто себя, я вижу. Иногда в тебе чувствую такую бездну, что никогда до конца, боюсь, к тебе и не приближусь… Как ты работаешь с людьми? Тебе труднее многих. Ты так тонко реагируешь на запах, цвет, выражение лица человека. В тебе постоянно идёт невидимая работа. Можешь быстро износиться, Саша… Словно взвалил на себя груз, который должны нести несколько человек. А трудишься один…

      Руфина и Александр сидят на том самом заветном берегу Самарки, недалеко от осинок, где когда-то он ночевал с Анной в скошенной траве.

      День вёдреный, а нет того уюта в природе, который был всего недели три назад, когда весёлой компанией приезжали в село на «Москвиче». На широкой, окаймлённой с трёх сторон ветёльником поляне не видно, как раньше, паутин…

      На правом берегу Самары поднимающийся ярусами чуткий осинник шумит уже не так, как летом. Ни пряных запахов, ни птичьей щебетни…

      Ковальский и не понял, как оказался с Руфиной на этом памятном для него месте.

      «Как она похожа на мою детскую любовь – Верочку Рогожинскую! – В который раз подумал Александр. Мысли вились легко и безоблачно: – Будто это выросшая она, которую видел и помню только маленькой. В последних классах казалось, что наша «химичка» Валентина Васильевна на неё очень похожа. Теперь – Руфина. Да-да, конечно, Руфина – Руфина больше похожа».

      Александр нащупал рукой сбоку от себя на старом теле ветлы, на которой они уселись, большой шершавый кусок коры и задумчиво бросил в воду.

      «В детстве из такого куска обязательно вырезал бы кораблик».

      – Саша-а, ты где-е-е? – Руфина потянула его за рукав ветровки.

      – Мой генерал! – Он поднёс ладонь к виску. – Я здесь, жду приказаний!

      В глазах Руфины вспыхнул озорной огонёк.

      – Я приказываю поцеловать меня.

      Он поцеловал её в губы.

      – Вот так быстро? И всего разочек? Какие же у меня безынициативные подчинённые, а?

      Руфина взяла его лицо в свои ладони и стала, как маленького, еле прикасаясь горячими губами, целовать везде, кроме губ, оставляя возможность говорить нежности.

      Александр, поймав её губы, неудержимо потянулся рукой к груди. Она зашептала горячо, не отстраняясь, подрагивая:

      – Сашенька, день. Светло! И нас кто-нибудь наверняка увидит. И птички эти! Подождём до дома, миленький.

      Когда он успокоился, предложила:

      – Саша, давай обсудим кое-что!

      – А что обсуждать? Вернёмся в город и подадим заявление в загс. Товарищ аспирантка Руфина