Бусы. Алексей Макаров

вызвав у меня только одну пессимистическую мысль: «Вот это я попал…»

      Но, отбросив первое удручающее впечатление от судна, я, задрав голову, громко свистнул. На судне от моего свиста никакого движения не произошло. А вот когда я засвистел еще громче и продолжительнее, то через борт свесилась чья-то голова в каске.

      – Опускай трап! – прокричал я этой голове.

      Но голова отреагировала на мои крики только встречным вопросом:

      – А кто вы будете, сэр? – громко, с филиппинским акцентом прокричала голова.

      – Я ваш новый старший механик! – раздраженно крикнул я в ответ и уже требовательно добавил: – Быстро опускай!

      – Есть, сэр! – тут же отреагировала голова, и трап поехал вниз.

      При приближении площадки трапа к причалу я ухватился за сетку безопасности и потянул её на себя, чтобы уложить нижнюю площадку трапа на причал, не допуская, чтобы он висел над водой в пространстве между бортом и пирсом.

      Установив площадку трапа на причал, я дал отмашку матросу, чтобы он прекратил майнать трос, и, подхватив сумки, начал чуть ли не на четвереньках карабкаться по трапу вверх.

      «Да, нелегкая это работа – тащить из болота бегемота», – подумалось мне, когда я поднялся, отдуваясь, на главную палубу, невольно вспомнив стишок, который читал детям, когда они были маленькими.

      Поставив сумки на палубу и распрямившись, я посмотрел на спокойно глядевшего на меня филиппинца, который вежливо поздоровался:

      – Добрый вечер, сэр.

      – Добрый вечер, – отдуваясь, ответил я ему и недовольно добавил: – Чего стоишь? Помощника зови.

      Да и было отчего быть недовольным. Обычно мне, если я впервые поднимался на борт судна, филиппинские матросы помогали поднять багаж по трапу на палубу, а этот застыл истуканом и только лупал глазами.

      – Извините, сэр, – отреагировал на мой приказ матрос и, схватив трубку телефона, принялся вызывать вахтенного помощника.

      Пока помощника не было, я огляделся.

      Краска на палубе была в проплешинах ржавчины, которая в некоторых местах проглядывала сквозь белую – да уже и не белую – краску переборок надстройки.

      На палубе сильно воняло топливом. Пройдясь к носовой оконечности надстройки, я, к своему ужасу, увидел загородку из досок сантиметров в пятнадцать высотой, которые огораживали пространство на палубе между надстройкой и комингсом трюма, заполненное чуть ли не до краев застывшим топливом. Доски были установлены для предотвращения дальнейшего растекания топлива по палубе. Да оно уже и не растекалось, ведь температура воздуха была чуть выше ноля градусов, поэтому топливо застыло и только зловеще отблескивало от палубного освещения.

      Было ясно, что при последней бункеровке произошел выброс топлива на палубу. Кто-то уже начал убирать его, потому что рядом с трюмом стояло с десяток канистр с «Юниторовской» химией. Часть палубы уже была очищена, и рядом с канистрами валялось несколько мешков с чистой ветошью и опилками, а вся грязь после протирки