Одержизнь. Анна Семироль

не я, это они сами! А я уже сплавала на тот берег и обратно, – гордо заявляет Амелия.

      – Значит, мама будет в гневе, – щурясь на солнце, констатирует Жиль. – Сладкого никто из нас не получит, а тебя никто не расколдует.

      – Ну и хорошо! А сладкого я наворую, всё равно не видно, что это я!

      – Да отлично, что уж. Все будут наступать тебе на ноги, толкать, садиться к тебе на колени за столом. А твои друзья не смогут играть с тобой и станут вести себя, словно тебя нет. Вот так вот.

      Амелия мрачнеет, рассматривает на свет свои пальцы.

      – Может, оно само пройдёт, а?

      Жиль фыркает, не сдержавшись:

      – С чего ему? У Ганны очень сильные заклинания, а уж с мамой вместе они заколдовали на совесть!

      Амелия предпринимает ещё одну попытку построить башню, но камешки снова рассыпаются. Она разочарованно вздыхает, встаёт, отряхивает руки и идёт к Жилю:

      – И что, совсем-совсем не видно, да?

      Жиль старательно делает вид, что смотрит сквозь неё.

      – Абсолютно. Разве что в грязи тебя измазать.

      Круглое личико Амелии становится очень печальным, губы кривятся:

      – И… и ты не сможешь увидеть, сержусь я на тебя или улыбаюсь?

      – Ага.

      В детских глазах мелькает страх.

      – И сможешь забыть, как я выгляжу? Вот даже если ты не шутишь сейчас, ты правда сможешь забыть?! И все-все забудут? И Бог тоже?!

      Тут уже Жилю становится не по себе.

      – Эй… Иди-ка сюда, невидимая девочка, буду тебя расколдовывать!

      Он закрывает глаза, подхватывает Амелию на ощупь под мышки, бежит с ней к самой воде, вскидывает над собой. Девочка испуганно хватается за его руки, косится на искрящуюся серебром поверхность Орба.

      – Держись крепко-крепко!

      Жиль отступает на шаг от кромки реки и, перехватив малышку понадёжнее, раскручивает её, вращая вокруг себя. Амелия сперва держится за него мёртвой хваткой, зажмурив глаза, а потом лицо её расслабляется, и вот она уже словно парит над землёй, доверившись ветру.

      – Здорово-здорово-здорово! – довольно верещит Амелия. – Ещё кружи! Ещё! Лета-а-а-ать!

      Когда над широким, ленивым Орбом звучит детский смех, Жиль чувствует небывалое облегчение. Словно кто-то большой снимает обруч, сковывающий его виски, и падает с глаз серая пелена, и мир обретает краски, звуки, запахи. Жиль снова ощущает себя нужным и сильным, пропадает выматывающее отчуждение и тоска. И хочется таскать рыжую малявку на закорках, подбрасывать её высоко, бегать с ней по берегу наперегонки, щекотать так, чтобы она заливалась хохотом, учить пускать камешки по воде и свистеть, сунув пальцы в рот.

      – Ещё, ещё! – требует она, и он кружит её по берегу, пока усталость не берёт своё.

      Почувствовав под ногами землю, раскрасневшаяся Амелия делает пару шагов и падает.

      – Ой, от меня мир убегает! – довольно восклицает она.

      Жиль усаживается рядом.

      – Ну вот, теперь я тебя вижу. У тебя румяные щёки и испортилась причёска, – радостно сообщает он.

      – Дурацкая