Одержизнь. Анна Семироль

то скрип створок ворот, то голос Амелии во дворе.

      – Да присядь… – умоляюще тянет Сельен. – От того, что ты мечешься, они быстрее не приедут. Выпей чаю.

      Метнув раздражённый взгляд, Вероника отходит от окна и присаживается с краю софы напротив сына Советника.

      – Во, так лучше. Что за травки в чае? Расскажешь?

      – Мята, чабрец, ромашка, – слегка нервозно перечисляет Вероника. – Сушёные яблоки ещё. Ягоды.

      – Ты клубнику любишь? У матери целая грядка клубники, вот-вот поспеет.

      Клубникой маленькую Веронику часто угощал отец. Как давно это было…

      – Да, наверное.

      – А что точно любишь? – прищурясь, спрашивает парень.

      – Читать люблю, – отвечает Вероника и растерянно умолкает.

      – А ещё?

      «Люблю, когда Амелия и Жиль вместе играют и носятся по дому. Люблю, как пахнет рубашка Ксавье. И свежая, и после мессы. Когда Ганна поёт свои цыганские песни. Люблю розы в утренней росе. Особенно когда они с шипами, настоящие. Люблю наблюдать, как растёт виноград и салатные травы. Люблю туманы после сильных дождей. И когда солнце сквозь густую листву светит…»

      – Рыбок смотреть в городском парке, – тихо отвечает Вероника, краснея.

      Сельен усмехается, и Вероника окончательно тушуется.

      – А брат что любит? Мне ж интересно, нам работать вместе предстоит.

      Она снова задумывается.

      «Он любит свою японку. Больше всего на свете. Настолько сильно, что жизнь за неё отдал. И хорошо, что почти никто об этом не знает. И так ужасно, что он настолько её любит. Он любит Амелию. Ксавье тоже. Меня, но… но мы мало друг друга понимаем».

      – Я не знаю. – Беспомощная улыбка лишь подчёркивает её неловкость. – Он… почти не говорит о том, что ему нравится.

      – Хорошо ты брата знаешь, – смеётся Сельен. – Или он дома не бывает?

      – Он у меня вольный ветер.

      – Ага, я заметил. А правда, что у него девчонка в трущобах есть? В универе об этом все говорят.

      Вероника неопределённо пожимает плечами и утыкается в чашку с остывшим чаем.

      Полтора часа общения с Сельеном дожимают её так, словно всё это время она передвигала мебель и отмывала полы. Парень задаёт уйму вопросов, из-за которых Вероника чувствует себя неловко или не знает, что ответить. Ей самой очень хочется спросить, зачем молодому Лефевру всё это знать, но она не решается.

      – Через три месяца состоится назначение новых Советников. Только пока непонятно, сколько нас будет, – повествует Сельен уже о своём. Веронику цепляет это «нас» – надо же, насколько парень уверен в том, что одно из мест в Совете уже его. – Я так понял, наберут ту же семёрку и, скорее всего, человек десять плебеев. Нет, ну ты можешь себе представить, чтобы нищеброды советовали нам, как управлять городом?

      – Предыдущий Седьмой был не из Ядра, – не выдерживает Вероника. – Но отлично справлялся со своими обязанностями.

      – Ну да. И Совет его слил, когда стало жарко. Я не спорю: есть достойные люди вне Ядра, но их единицы. Десятка не наберётся точно. Они ж все тупые, Вероника! Их не спасает даже образование.