Страх звёзд. Василий Владимирович Воронков

доход. Аппетиты у любителей мазина и коллекционной тинктуры на пороге войны только выросли. Да, Бакар тогда выдал какой-то путаный меморандум – очередные требования и угрозы, – но далеко не в первый раз. Не было никаких причин считать, что именно эта дипломатическая писанина послужит поводом для войны. Так, по крайней мере, убеждал себя Томаш. К тому же старый перекупщик с Бакара вышел на связь и предложил очень выгодный контракт на большую партию тинктуры – настолько выгодный, что после него годик-другой можно было бы отдохнуть от бизнеса.

      – Насир на Литии долго оставаться не мог, – сказал Томаш. – Не держать же его всё время запертым в корабле с включёнными гравами.

      – Мы могли пойти к Черне. Там всегда кто-то нужен. Операторы строительных дронов, пилоты – да кто угодно. Переждали бы всё это, оставаясь свободными людьми.

      – Свободу у нас никто не отбирал.

      – Это тебе так кажется.

      – Чего теперь спорить? Я же не против был на Черну идти. Колонии так колонии. Но мы на последней ходке столько могли поднять, что…

      – И как? Подняли?

      – Я ошибся! Смирись с этим! Или сломай мне что-нибудь. Кстати, я уверен, что, если бы мы сейчас торчали на Черне, ты бы вообще с катушек слетела. Мы бы там все поехали. Это же долбаная тюрьма!

      Лада встала из ложемента.

      – Примешь вахту? Устала я… от всего. Пойду, прилягу.

      – Давай.

      Лада вышла коридор. Томаш оглядел сумрачную рубку, к которой за последние годы привык так сильно, что даже во сне часто видел себя в ложементе, изучающим показания приборов летящего навстречу пустоте корабля.

      Генератор выдаёт сто процентов мощности, скорость на один и два процента выше расчётной, на радарах – чёрная тишина.

      Томаш схватил с панели кадол, покрутил в руке и прицепил себе на висок. В глазах тут же померкло, как при обмороке, гул от системы рециркуляции сменился напряжённой тишиной – и уже в следующее мгновение Томаш поплыл в зияющей пустоте навстречу далёким звёздам.

      В отличие от Лады ему нравился вирт.

      Он сам превращался на время в межпланетную тарку, падающую на чудовищной скорости в пропасть из звёзд, и перед ним, точно видения из безумного сна, возникали образы, которые невозможно было увидеть человеческим глазом. Всё, что улавливали сенсоры «Припадка», тут же транслировалось в вирт – бесцветные газы от выхлопов окрашивались по настраиваемой палитре, мельчайшие вплоть до нескольких молекул частицы превращались в искрящуюся пыль, корабли, идущие за миллионы миль, отмечались в этом синтезированном пространстве сверкающими струнами (красными для бакарийской сигнатуры и синими для литийской). Стоило лишь приглядеться, как ты мгновенно переносился через огромное расстояние, оказывался рядом с далёким кораблём и мог рассмотреть его во всех деталях. Понимая при этом, что, возможно, его экипаж точно так же разглядывает сейчас тебя.

      Показания сенсоров, которые обрабатывал вирт, отставали из-за физических ограничений на несколько секунд – а для отдалённых объектов разрыв мог быть гораздо больше, –