Рассказы полутьмы. Marianna и другие. Мария Аркадьевна Микийчук

тёмного промежутка холмов, песчаной почвы, детских шалашей и редких кустов. Круглые и ярко-оранжевые, фонари висели в темноте, как апельсины, не разгоняя мрак, а, казалось, сгущая его. Небо переметнулось в густой синий, а потом в грязно-фиолетовый с привкусом цвета фонарей и грязно-розового; по ветвям лип сидели галки, вскрикивающие, как падающие на асфальт пищащие детские игрушки.

      – Они скоро замолчат, – сказал Матвей, скорее почувствовав её тревогу, чем увидев нервный глоток кофе.

      – Стаи. Не люблю стаи птиц, не к добру это, – пробурчала Катя. – Они искажают всё.

      – Суеверия, – отрезал Матвей уже другим, кураторским тоном. – Не позволяй суевериям влиять на свою работу.

      Катя не ответила, только смяла пустой стаканчик, швырнула его в кусты и злобно покосилась на засаженные птицами ветки.

      «Дьявольские птицы», – подумала она.

      Матвей выбрал место почти на середине пустыря, за гребнем после плоской площадки, истоптанной разнокалиберными собачьими лапами и тяжёлыми ботинками. Вокруг были колоски и кустарник, холодная земля в пожухлой траве чуть пригибалась под ногами, тихо и жалобно вздыхала и потрескивала.

      – Действуем быстро, – сказал он. – Сосредоточься. Твоя роль – проводник и защитник. Без самодеятельности, не как в прошлый раз. Ты ещё не готова к самостоятельной битве.

      – Ладно, – ответила Катя и встала в боевую стойку, машинально генерируя в руках невидимую биту – любимое оружие. Края биты засветились нежным голубоватым светом.

      Только бы не чёртовы птицы. Не нравилось ей это.

      Матвей встряхнул чёлкой и раскинул руки. Катя наблюдала за ним, одновременно напряжённая, ловя каждый его жест, учась у него, но готовая защитить его или схватить – и зачарованная грацией его магии, влажной темнотой колдовской силы. Он был одновременно как густой древний мох и свистящий в ушах ледяной ветер, стабильный и бесшабашный, искусный и новаторский. В его силе было всё, чем был Матвей – власть, тонкое искусство и неоднозначность трактовок, многогранные знания, сарказм и цитрусовая нотка редких искренних улыбок.

      Катя моргнула и постаралась сосредоточиться. И вовремя: на губах появился вкус пережжёного кофе и черносмородинного мусса, а плоть темноты перед Матвеем запульсировала первородными сосудами.

      Без лишних слов Катя шагнула вперёд, схватила Матвея за дутую куртку и отшвырнула с линии атаки, не глядя. Занесла биту и всё равно оказалась не готова: в лицо ей прилетела взорвавшаяся, нагретая магией пустота, полная галчиного перекрика. На вкус она чувствовала её – ошибку, выпученный глазок искажения из-за близости птичьей стаи, слабину в заклятье.