Собрание сочинений. Том 1. Александр Станиславович Малиновский

дед, – прекрати!

      Шурка быстро наелся щей и стал ждать лапшатник. Он положил свою ложку на край миски, уперев её черенком в стол. Ложка держалась, это его забавляло.

      – Убери, – сказал дед.

      – Она так интересно стоит.

      Но дед сразил все доводы сразу и под корень:

      – Чего ж интересного? Как собака через забор заглядывает, того и гляди гавкнет. Неприятно.

      Шурка молча убрал ложку.

      Бабушка долила щей, все продолжали работать ложками, не трогая мяса.

      – Таскайте, – как обычно, будто между прочим, сказал дед. Это была команда вылавливать куски мяса. Не было скаредности. Во всём необходим порядок, и эту негласную установку все уважали.

      Шурка краем глаза смотрел на мать. Она была спокойна, ни малейшего признака того, что утром плакала. Он знал, и так было уже не раз, если она сейчас что-нибудь скажет весёлое, все, включая и дедушку, засмеются (мать так умеет говорить), и эта сдержанность за столом и сосредоточенность не от какого-то недопонимания или горя, а от уважения к еде, к хлебу, ко всему тому, что даётся нелегко и не вдруг.

      «А я ещё со своими вопросами выскакиваю, – думал Шурка, – всем и без них несладко».

      Письмо Жукову

      – Пойми ты, голова садовая: твоя пенсия и пенсия инвалида войны – разные вещи.

      Это говорил красивый дядька в чёрном кителе с двумя орденами и медалями на груди.

      Когда Шурка пришёл из школы, отец и его новый знакомый сидели в избе и разговаривали. Перед ними стояла наполовину опорожненная бутылка водки, что сильно удивило Шурку.

      Гость действительно был необычный: большая кудрявая голова его, цепкие колючие глаза и уверенный тон – всё говорило о том, что человек у них непростой.

      Шурке незнакомец сразу понравился. Он потихоньку прошмыгнул мимо к подоконнику, где обычно делал уроки. Мать сидела рядом, разбирала шерсть.

      – Мам, кто это?

      – Зуев, дядя Костя.

      – А кто он такой?

      – На фронте майором был, а теперь инвалид, безногий.

      – Как? – оторопел Шурка.

      Ему не поверилось: такой сильный, уверенный, говорит громко, бодро, заразительно.

      – У него обеих ног нету, – сказала мать, – мы ему с Василием помогли забраться за стол – выше колен обрубки.

      – А как он к нам попал?

      – Узнал, что Василий на все руки мастер, приехал на своей трехколяске какие-то тяги ремонтировать.

      – А где ж она, трехколяска?

      – Да за сенями стоит, разве не видел?

      – Василий, ты в райсобесе объяснял свои дела или нет? – говорил в это время бывший майор.

      – А что я буду объяснять? Или так не видно? Разберутся. Получим и мы своё.

      – Жди! Хрен да маленько, вот что получишь. Я их знаю, тыловых крыс, сталкивался не раз.

      Он стукнул кулаком так, что его медали и ордена звякнули звонко и убедительно.

      – У тебя когда раны открылись? – он направил на Шуркиного отца указательный палец, похожий на дуло пистолета.

      – Примерно через полгода.

      – Вот